Уравнение с двумя неизвестными автор

Уравнение с двумя неизвестными

УРАВНЕНИЕ С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ

1. Андрей Александрович Мартынов и Валентин Григорьевич Кузнецов производили впечатление мужчин, пышущих здоровьем. В молодости оба занимались спортом, не лежали перед телевизором с бутылкой пива и были увлечены своей профессией. К сорокалетию оба достигли определённых успехов, защитили диссертации и считались высококлассными специалистами. Сами себя они в шутку называли «товарищами по несчастью», ибо были женаты на сёстрах-близняшках. Их судьбы во многом были схожи, хотя и внешне, и по темпераменту они заметно отличались друг от друга. Андрей был выше ростом, создавал впечатление неуклюжего, тяжеловесного человека. С институтских времён (оба учились в медицинском) за ним закрепилась кличка «Слон». Он казался покладистым и уравновешенным. К слову сказать, впечатление это было не совсем верным. Мог и вспылить, и наговорить резкостей. Но потом, как правило, корил себя за то, что не сдержался.
Его отличали настойчивость в достижении цели, граничащее с упрямством. А кроме того, Андрей не мог лгать. Говорил правду даже тогда, когда это вредило ему. Как-то на семинарских занятиях упрекнул преподавателя в том, что тот не читал последних исследований по электрофизиологии. Рассказал о работах профессора Ростовского университета Александра Борисовича Когана. Преподаватель был достаточно умён, чтобы понять: с этим студентом лучше не спорить. Он сослался на перегруженность занятиями и перевёл разговор на другую тему.
Андрей никогда не довольствовался поверхностным объяснением происходящего, всегда старался проникнуть в суть проблемы. Целыми днями занимался в клинике, в институтской библиотеке, знакомился с последними работами по теме, читал реферативные журналы. Ассистенты, зная о таком студенте, особенно тщательно готовились к занятиям.
Андрей курил и жить не мог без кофе. Пил его и дома, и на работе. Довольствовался обычным растворимым. Был непритязателен в еде и со студенческих лет мог жарить картошку и делать себе яичницу, повторяя: «Не хлебом единым…»
Валентин ростом был чуть ниже и в выражении лица имел некую задиристость. То ли это была особая пытливость ума, то ли склонность затевать споры и лезть на рожон – трудно сказать. В отличие от друга, он не курил, по субботам парился в сауне, любил белое сухое вино и был заводилой в компаниях. Анекдотист, прекрасный рассказчик, он всегда собирал вокруг себя друзей. Любил быть в центре внимания, но в тандеме с Андреем признавал, что друг талантливее его. Сначала это тяжело переживал, но со временем успокоился и, признавая лидерство друга, старался не отставать. И кандидатскую-то начал писать, узнав, что Андрей работает над нею ещё со студенческих лет.
И темы диссертаций их были схожими. Андрей пытался распознавать в кривых электроэнцефалограмм (ЭЭГ) проявления мыслительной деятельности мозга, тогда как Валентин изучал изменение ЭЭГ при патологических процессах.
Электроэнцефалография – раздел электрофизиологии, изучающий закономерности суммарной электрической активности мозга, отводимой с поверхности кожи головы. Она даёт возможность качественного и количественного анализа функционального состояния головного мозга и широко применяется в диагностике эпилепсии, в анестезиологии.
И защищались друзья в один день, и работали в одной лаборатории.
Их объединяли не только студенческие годы, одинаковая специальность, выбранная ещё на четвёртом курсе, любовь к экспериментам, мечты о прекрасном будущем. Будучи «товарищами по несчастью», они привыкли друг к другу, как привыкают к своему зеркальному отражению, и коллеги знали: где Андрей, там должен быть и Валентин, а если чем-то увлечён Валентин, можно не сомневаться, что этим же увлечён и Андрей. Шутили, называя их «два брата-–акробата»…
Учась на четвёртом курсе, они познакомились с двумя красивыми девушками – сёстрами-близнецами. Сходство было настолько разительным, что это приводило к многочисленным недоразумениям – впрочем, как правило, смешным. Сёстры не только были похожи друг на друга как две капли воды, не только одинаково одевались, но и говорили одинаковыми голосами, и словечки, и даже целые фразы произносили одинаковые.
Рассказывали, что в школе были случаи, когда одна сестра отвечала за другую и преподаватель не замечал подмены.
Как потом выяснится, у них и взгляды на жизнь были совершенно одинаковыми.
На дворе стоял девяносто первый год. Время было лихое, дерзкое, и когда в актовом зале на выступлении знаменитого в городе гитариста друзья увидели сестёр-красавиц, они решили познакомиться с ними, подсели к девушкам и стали комментировать игру артиста. Валентин дал понять, что хорошо разбирается в музыке. Да и Андрей когда-то окончил музыкальную школу по классу гитары, но он больше молчал, слушая, как соловьём заливается Валентин. Девушки посмеивались, отвечали на вопросы ребят, улыбались остроумным замечаниям и согласились, чтобы друзья после концерта проводили их домой.
Как оказалось, они учились на том же курсе, только на педиатрическом факультете – готовились стать детскими врачами. Их идеалом был известный американский педиатр Бенджамин Спок.
Провожать девушек было недалеко. Они попрощались с ребятами у большого дома на углу Пушкинской и Чехова. Когда ушли, Валентин спросил Андрею:
– Ты понял, в каком доме живут наши близняшки?
– В каком?
– Этот дом называют «дворянским гнездом». Здесь обитают шишки из обкома и горкома, прокуроры и судьи… Представляешь, кто у них родители.
– Ну и что с того?! – воскликнул Андрей. – Да и мои родители не хуже – хорошие и честные люди. И живут в прекрасном доме, который батя своими руками построил. Так что мне это «дворянское гнездо» до одного места! Тоже мне, дворяне нашлись.
– Ничего-то ты не понимаешь! – сказал Валентин. – Я это к тому сказал, что к таким девочкам особый подход нужен.
Валентин уже имел некоторый опыт в общении с девушками. В школе любил одноклассницу Соню Аветисян, и та отвечала ему взаимностью. Но как только ей исполнилось восемнадцать, родители выдали её замуж за сына состоятельного соседа, о чём, как оказалось, у них был давно уговор. Ослушаться родителей она не могла.
Валентин тогда надолго загрустил: он-то любил Соню всем сердцем. Потом подумал, что, может, это и к лучшему. Значит, не любила. Ведь сейчас не те времена, чтобы насильно замуж дочерей выдавать.
У Андрея серьёзных сердечных переживаний не было. В школе ему нравилась девочка, с которой он сидел за одной партой. Но так случилось, что Мария, получив аттестат, сразу вышла замуж за Василия Гончарова, их одноклассника. «Значит, не судьба», – подумал Андрей и уехал в Ростов поступать в медицинский институт. Родился и вырос он на степном хуторе. Учился в посёлке Весёлом. Поступить в медицинский институт во все времена было трудно. Но его золотая медаль была не просто побрякушкой, полученной по блату или за деньги. Он её добыл тяжким трудом и врождёнными способностями. Как говорится: истинно талантливый человек – это тот, кто знает о своих незаурядных способностях и, несмотря на это, продолжает работать над собою. Он именно таким и был со школьных лет: умным деревенским парнем со свежими мозгами, и потому готовился к экзаменам серьёзно. Ему было не до девушек…
И вот он в Ростове – студент престижнейшего вуза.

Скоро выяснилось, что жили две сестры совсем в другом районе города, а в тот раз зашли навестить подругу.
– Ты смотри какие хитрые! – удивился Валентин. – Ведь это они нам пыль в глаза пускали! Ты помнишь. Как они нам тогда сказали?
– Как? – спросил Андрей.
– «Ну, вот мы и пришли. До свиданья, мальчики!» Вроде бы как не солгали, но сказали так, что мы иначе не могли подумать. Вот же хитрые!
– Да это ты тогда что-то нафантазировал, – отмахнулся Андрей, – а я ничего не подумал.
Андрей не усмотрел в том эпизоде никаких поводов для удивления, и когда наступил Новый год, ребята напросились к девушкам в гости. Валентин не верил в успех их предприятия, но девушки с радостью пригласили друзей на первое января.
– Новый год по традиции мы встречаем в кругу семьи. К нам придут родственники. А вот первого часов в семь вечера… – сказали они.
Парни волновались, накупили всяких вкусностей, взяли две бутылки шампанского… Как оказалось, и родители девушек были дома. Валентин усмехнулся:
– Наши близняшки решили нас познакомить с родителями. Что-то вроде смотрин! Впрочем, я отнюдь не возражаю!
Всё было чинно и пристойно. За столом произнесли тост за Новый год, за успехи в учёбе. Родители интересовались, как ребята учатся, чем увлекаются, какие у них планы на будущее.
После того новогоднего вечера прошло много времени. Друзья с трудом определились, кто за кем будет ухаживать. Девушки были столь одинаковы, что случались и курьёзы, когда ребята путали своих любимых.
Однажды, гуляя с девушкой в парке, Валентин с жаром говорил:
– Алиночка, ты прекрасна, и я тебя люблю. Я не знаю таких слов, которым бы ты поверила. И стихов не знаю столько, сколько знает Андрей, но ты мне поверь. Я говорю искренне.

Я вас люблю, чего же боле,
Что я могу ещё сказать? –

– Приятно слышать, но только я вовсе не Алиночка, а Ирочка.
Потрясённый и побледневший от стыда Валентин схватился за голову и воскликнул:
– А где же моя Алиночка!?
– Твоя Алиночка сейчас гуляет с моим Андреем по другой аллее, – улыбнулась девушка.
– Ах, извини, – пробормотал смущённый Валентин и уже собрался бежать в сторону указанной аллеи, как услышал насмешливые слова Ирины:
– Вы бы уж как-нибудь разобрались между собой, кому из вас кто из нас достанется.
Он побежал и вскоре догнал другую пару. Ничего не подозревающий Андрей читал девушке стихи о любви:

– Зари золотая полоска
Горит, отражаясь в пруду.
Стоит над водою берёзка, –
Я к ней на свиданье иду.
Руками я ствол обнимаю,
И нет мне берёзки родней!
Любви я своей не скрываю,
И ты не ревнуй меня к ней!

– Чьи это стихи?
– Одного коллеги. Мне понравились, вот я и запомнил. Люблю стихи. Или вот ещё:

Каждый миг пред тобой я в долгу,
Не мечтать о тебе не могу.
Средь житейской моей маяты
Возникаешь, как музыка, ты.
Ты – грядущего счастья исток,
Ты – поэзия пушкинских строк,
Ты – где солнце, листва и цветы.
Целый мир для меня – это ты!

– Хорошо… Мне нравится, – сказала девушка. Счастлива та, которой он посвятил эти стихи.
– Наверное, ты права. А я тоже пробовал писать. Только у меня таланта не хватает.
И Андрей прочитал:

Нужны мне для счастья, чтоб сердце запело,
Улыбка твоя и любимое дело.
Чтоб дом был в порядке, а сад был в цветении,
Мне нужно всего лишь твоё одобрение.
Когда ты со мной – небосвод мой высокий
И сами собою рождаются строки…

Валентин ворвался в их скромное уединение и, запыхавшись, сказал:
– Алиночка! Насколько я помню, мы договорились, что ты – моя девушка, а Ирина – Андрея!
Андрей удивился:
– Какая Алиночка? Это же Ириша!
Но Валентин настаивал на своём:
– Увы! Это Алиночка! Ну, скажи хоть ты ему!
Девушка улыбнулась и подтвердила, что она – Алина, а Ирина сидит в беседке.
– Не спорь! Давай меняться. Иди к своей Ирише…
Андрей покраснел от стыда и, заикаясь, спросил:
– Но как же так? Почему ты мне сразу не сказала? Я же думал, что ты Ирина!
Девушка расхохоталась и, по-хозяйски взяв Валентина под руку, посоветовала:
– Мальчики, вы бы уж как-нибудь разобрались между собой, кому из вас кто из нас достанется.
Она сказала слово в слово то же самое, что и её сестра!
Потом-то Андрей и Валентин научились различать сестёр, но если бы их спросили, по каким признакам они это делают, те, затруднившись с ответом, сослались бы на интуицию.
Сёстры были необычно красивы – чёрные глаза у натуральных блондинок можно увидеть не каждый день. Когда шла одна красивая девушка, на неё, конечно, обращали внимание, но когда шли две одинаковых, то и красота их как бы удваивалась. К такому вниманию девушки привыкли и уже не реагировали на него.

Студенческая жизнь не была столь весёлой, какой её часто описывают в художественной литературе. Лекции и семинары, работа в клиниках и сессии мелькали, как узоры в калейдоскопе. Но свободное время друзья проводили со своими подругами. Ходили в театры, филармонию, музеи и картинную галерею, просто бродили по парку, и говорили, говорили… казалось, не будет конца их разговорам…
Так случилось, что на четвёртом курсе в один вечер ребята объявили родителям девушек о своём намерении жениться. Получив благословение, в один день подали заявления в загс, а через месяц в России появилось две новые ячейки общества, две новые семьи.
После окончания института друзья, как отличники учёбы, не отправились по распределению куда-нибудь к чёрту на кулички, а остались в Ростове и оказались в клинике нервных болезней, куда были зачислены ординаторами. Алина, жена Валентина, получила место педиатра в Институте акушерства и педиатрии, а Ирина, жена Андрея, стала работать педиатром в детской поликлинике. К тому же ей предложили совместительство на полставки в детском садике. Молодой семье деньги были нужны, и Ирина с удовольствием согласилась на это предложение.
Как-то на дежурстве Андрей пожаловался Валентину, что у Ирины после рождения дочери стал портиться характер, она, по его мнению, не совсем та, за кого себя выдавала поначалу. Впрочем, всё в жизни меняется.
– Ты представляешь, – говорил Андрей, – ей всего мало. Я, видите ли, мало зарабатываю. И живём мы в тесной двушке, и дом у нас панельный. А вот муж какой-то её подруги занимается бизнесом. Так у него и шикарная машина, и дом с башенками, и жена зимой в соболиной шубе… Муж должен обеспечить жене достойную жизнь…
Валентин внимательно взглянул на друга и кивнул:
– Наши жёны во всём одинаковы… К сожалению, все плохие качества Ирины есть и у Алины. Хотя, впрочем, мне кажется, что она умнее. Во всяком случае такого не говорит…
Потом в жизни Андрея случилось то, что не делает чести никакому мужчине: жена ушла от него! Будто натерпелась!
«Но ведь это не так! – думал Андрей. – Разве я пьянствовал или шлялся по бабам? Не занимался воспитанием дочери? Ведь я делал всё, что в моих силах! Или я должен был ограбить банк? Разве я виноват, что зарплата такая, что её и зарплатой назвать стыдно?!»
А через месяц после отъезда жены Андрея повысили в должности. Профессор сказал:
– Хватит тебе прохлаждаться! Занимай семнадцатую комнату и организовывай в ней лабораторию по изучению электроэнцефалограмм. Будешь проводить исследования для клиники и заниматься своими экспериментами. Вижу, что только об этом и мечтаешь! Пока возьмёшь наш старенький энцефалограф «Нейровизор-БММ сорок». Но в ближайшее время купим новый.
– А сотрудники? Или вся лаборатория будет представлена только мной?
– Будут и сотрудники. Ты прикинь, сколько тебе нужно человек, чтобы лаборатория могла нормально функционировать. Через неделю доложишь мне. Тогда вместе и подумаем. Только не сильно фантазируй. Скромность, сам понимаешь, украшает человека…
Должность заведующего лабораторией означала повышение оклада и перспективу заниматься любимым делом.
А через неделю Андрей узнал, что Валентину давно было известно о планах профессора создать новую лабораторию, и тот ни на секунду не сомневался, что на эту должность поставят именно его. Он искренне считал себя наиболее подходящим кандидатом на эту должность. У него и диссертация была посвящена изучению ЭЭГ при различных поражениях головного мозга, тогда как в диссертации Андрея делались непонятные попытки расшифровывать мыслительные процессы. «Блуждание в потёмках», – про себя называл это Валентин.
Но профессор предпочёл Андрея.
Сначала Валентин проглотил эту горькую пилюлю молча. Дома рассказал жене, а та расшумелась: как же так – ты же не Андрей-тугодум! Как же он обошёл тебя?!
– Я и сам не представляю, – пробормотал Валентин.
– Это происки! – заявила она. – Ишь какой тихоня! Всё обделал у тебя за спиной. Ты работал-работал, а оказался в итоге не при делах! Иди к профессору и выясняй, как такое могло произойти.
– Но не станет же он отменять своё решение! – растерянно возразил Валентин.
Алина и сама понимала, что идти выяснять отношения не следует, но от бешенства, охватившего её, потеряла контроль над собой. Собравшись с мыслями, сказала:
– Нужно уговорить этого Слона, чтобы он отказался от должности в твою пользу!
Валентин замотал головой.
– Да о чём ты говоришь, Алиночка? Андрей не дурак. К тому же и он занимается энцефалограммами.
На следующий день Валентин всё высказал Андрею.
– Как ты мог?! Ведь ты же знал, что я мечтал о такой лаборатории!
– Ничего я не знал, – устало отмахнулся Андрей. – Разве ты делился со мной своими надеждами? Впрочем, если хочешь, пойди к профессору и выскажи ему своё возмущение.
– Но идти имеет смысл, если ты откажешься от этой должности! – воскликнул Валентин.
– Ни от чего отказываться я не буду. Иди, переубеждай шефа. Что ещё я должен сделать? – с изумлением спросил Андрей.
– Ну, ты и в самом деле тугодум, как говорит Алина, – бросил Валентин. – А тебе не приходило в голову, что существуют понятия чести, справедливости и достоинства? Возьми и откажись от должности!
– В твою пользу?
– Да, в мою! – гневно воскликнул Валентин.
– Я же сказал: отказываться от лаборатории не буду! Иди, убеждай профессора. – Он грустно взглянул на Валентина и пошёл в ординаторскую.

Валентин явился к профессору, но, зная шефа, говорил с ним не о заведовании лабораторией, а о том, что и он бы хотел в ней работать: ведь и его диссертация была связана с энцефалографией. Он хотел бы продолжить исследования. У него даже есть план будущей докторской. Он хочет изучать электроэнцефалограммы при гипнозе.
Профессор внимательно взглянул на него. Потом тихо проговорил:
– Такие исследования проводил профессор Невский. Но, конечно, там есть ещё много вопросов. Андрей Александрович обещал подумать над штатом лаборатории. Вполне возможно, что и вам там найдётся место, тем более что вы, кажется, друзья и даже в каком-то смысле родственники.
Через неделю Андрей представил свои соображения по кадрам. Профессор прочитал штатное расписание, и, проникновенно глядя на собеседника, сказал:
– Ну, что же у вас, дорогой мой Андрей Александрович, такие скромные запросы?
– Вы же сами сказали, чтобы я не витал в облаках. Вот и прошу должности младшего научного сотрудника и лаборанта. Думаю, для начала этого будет достаточно.
– Нет. Если уж начинать, так достойно. Пусть в лаборатории будет и старший научный сотрудник, и младший. А какие у вас соображения о персоналиях?
– О старшем научном сотруднике я не думал, а на должность младшего предлагаю свою аспирантку Надежду Дарьялову.
– Не возражаю. А лаборантом я предлагаю Горскую Любовь Михайловну. Перспективная девочка. Нет у меня пока ставки ординатора, но она с отличием окончила медицинский институт. Очень перспективная, – повторил профессор.
– Горскую Любу знаю. Не против. А кого же вы наметили на должность старшего научного сотрудника?
– Да вот ко мне заходил Валентин Григорьевич. Просится в вашу лабораторию. Говорит, что начал работать над докторской диссертацией. Как вы на это смотрите?
– Не возражаю.
– Я знаю, что вы с ним друзья. Это иногда мешает работе. Но надеюсь, что вам это не повредит. Итак, я напишу свои соображения ректору.
Через несколько дней вышел приказ по медицинскому университету.
На организационном совещании профессор объяснил, кто чем будет заниматься:
– Валентин Григорьевич будет обслуживать клинику. Насколько я понимаю, это в русле его докторской диссертации. Кстати, через месяц хотел бы услышать, какова её тема, что уже сделано, что предполагается делать. Кто у вас консультант?
– Профессор из госпиталя имени Бурденко Куликов Николай Николаевич. Он был у меня на защите кандидатской официальным оппонентом, – ответил Валентин. Он уже смирился с тем, что формально попадает в подчинение Андрея, но строил определённые планы в связи со своим новым положением в клинике.
– Надежда Павловна, как аспирантка Андрея Александровича, будет вплотную работать по его теме. Мне кажется, что проблема очень актуальна и перспективна, – продолжал профессор. – А Любовь Михайловна будет выполнять функции лаборантки, но предупреждаю, что жду от неё и научной работы. Через месяц зайдите ко мне с Андреем Александровичем, мы обсудим тему вашей кандидатской диссертации.

Лаборатория начала работать. С самого утра сюда приходили больные, и им снимали ЭЭГ, которые потом расшифровывал Валентин и заключение передавал в клинику.
В свободное от клинических исследований время Андрей и Надежда Павловна проводили свои исследования.
Как и обещал профессор, лаборатория получила современный многоканальный электроэнцефалограф. На старом приборе работал Валентин и давал заключения для клинических врачей. Новый прибор был предназначен для научных исследований. Он позволял одновременно регистрировать биотоки, отводимые от нескольких симметричных отделов головы.
Андрей прекрасно видел, что Валентин не гнушался получать от пациентов «благодарность» за проведённое исследование, но пока решил не говорить ему об этом. Бывали случаи, когда он просто «выжимал» деньги из больного или его родственников. Для этого в его арсенале был излюбленный приём:
– Исследование придётся отложить на несколько дней. Очередь. – говорил он и соглашался провести ЭЭГ только после того, как ему «позолотят ручку».
Андрей вспомнил, как его жена говорила ему: он, мол, не от мира сего. Все врачи сейчас берут! Консультация невропатолога о-го-го сколько стоит! А он всё рисует свои кривые без толку. Андрей подумал, что Валентин нашёл способ и на энцефалограммах «зарабатывать». Но сам для себя решил, что никогда этим заниматься не будет и Валентину при случае скажет, чтобы тот умерил аппетит.
Между тем, за уходом Ирины развода не последовало. Уезжая, она сказала:
– Я вернусь, когда ты изменишься. Придумай, как заработать… Хоть грузчиком иди. Мне от твоей докторской зарплаты не холодно не жарко!
– И что я должен придумать? – спросил тогда Андрей.
– А ты дурачком-то не прикидывайся! – осадила его Ирина. – Всё ты и сам прекрасно понимаешь! Медицина сейчас золотое дно. Бери пример с Валентина. Алина уже норковую шубу купила, а я до сих пор в старом пальто хожу.
Андрей, пожимая плечами, тогда ответил:
– Ну да! Не беру и не вымогаю. Это плохо?
– Да, плохо! Жить надо умеючи!
Андрей усмехнулся:
– А ты с самого начала, когда встретила меня, на что рассчитывала?
– На мужа, за которым я буду как за каменной стеной! На то, что дом у нас будет – полная чаша. А я хожу как оборванка. Купить даже паршивую кофточку не могу! Зла не хватает!
К тому времени их Машенька уже вышла замуж за офицера-связиста и переехала к нему в Подмосковье. Квартира у них была хорошая, и Пётр, Машенькин муж, пригласил тёщу пожить у них, чтобы присматривать за внучкой.
Андрей не стал возражать. Через неделю позвонил туда. Трубку взяла дочь и на вопрос отца, когда мама собирается возвращаться, ответила:
– Мама будет жить у нас. Петя целый день на службе, я работаю в госпитале. В садике мест нет. Так что она останется здесь.
И положила трубку. Не спросила даже, как он живёт, как его здоровье…
«Да, – с горечью сказал тогда он себе. – Дочь очень похожа на Ирину…»
После некоторых размышлений он пришёл к выводу, что ничего страшного не случилось: что Бог ни делает, всё к лучшему. А средством против плохого настроения, сомнений и уныния для него всегда была работа. Она увлекала и придавала уверенности в себе…

2. Прошёл год.
Последние дни декабря выдались тёплыми. Недавно выпавший снег уже растаял. По улицам потекли ручьи, и город превратился в огромное непролазное болото. Машины мчались, обрызгивая прохожих.
Андрей как всегда шёл на работу пешком. По пути вспомнилось, что пару лет назад перед Новым годом стояли такие же не по-зимнему тёплые деньки. Тогда он впервые усомнился в правильности своего выбора: уже было ясно – с женою что-то не так. Настолько не так, что стоило подуть ветерку с весенними запахами, как в голову приходили греховные мысли. Эх, вот бы мне сейчас. Ведь ещё совсем не старик!
Тогда в институтской библиотеке он познакомился с женщиной из противочумного института. Их пути в науке не пересекались, но как-то так получалось, что они всё время встречались то в библиотеке, то в буфете. По понедельникам у Андрея между лекциями большое «окно». Он поначалу злился, говорил, что его такое расписание не устраивает, но потом замолк. Недели через две ему сообщили, что удалось, наконец, подправить расписание и теперь этого «окна» у него не будет: две лекции подряд – и иди себе на все четыре стороны! Но он вдруг промямлил:
– Вы знаете, меня вполне устраивает мой график. Я успел к нему привыкнуть. Сдвинул другие дела…
В учебной части очень удивились.
– Но как же! Вы же требовали поменять вам расписание. Мы пошли вам навстречу.
А всё дело было в той Зинаиде Петровне. Страшно сказать! Он, женатый человек, посматривал тогда на неё и не думал о жене. Ему казалось, что она и есть та, которую он так долго искал. Именно в эти два часа он имел возможность общаться с нею в институтской библиотеке, где она писала литературный обзор своей диссертации.
У них так ничего и не случилось. Он её никуда не приглашал и даже не заикался о каком-то развитии отношений. Просто ему нравилось это непринуждённое общение с красивой, умной и спокойной женщиной. Нравилось с нею беседовать, спорить. От этого ему делалось легко на душе. Хотелось выглядеть в её глазах умным, успешным…
Впрочем, однажды спросил:
– Простите за нескромный вопрос, вы замужем?
Она как-то странно посмотрела на него и ответила:
– Уже нет. А вы?
Он с горечью ответил:
– Ещё да.
Иногда он поглядывал на женщин, с которыми работал, и представлял, как бы могла сложиться его жизнь, если бы рядом с ним была, допустим, вот эта женщина. И всякий раз приходил к выводу, что было бы лучше, интереснее…
Приходя домой, смотрел жене в глаза и вспоминал, что он в прежние годы думал о них: «Бездонные чёрные озёра, я тону в них!» А теперь ему приходили на ум совсем другие мысли: «Непроницаемые чёрные пуговицы. Пустышки. Она смотрит, как сквозь чёрные очки».
Когда-то она была стройной и красивой, но сейчас в свои сорок выглядела худой, поджарой, с фигурой фотомодели и амбициями выпускницы медицинского училища. Блондинка с глазами, в которых светилась ненасытная жадность. В них давно появился сатанинский блеск, а когда она хотела от него чего-то добиться, голос её делался мягким, ласковым и вкрадчивым. Ирина пыталась управлять им всегда, особенно в постели, когда, как она полагала, у него голова совсем не работает. Амбиции её с годами не убывали.
Она была уверена, что именно сейчас настало лихое время первоначального накопления капитала и здесь нельзя ждать милости от природы. Нужно брать! Любыми способами, наплевав на мораль и совесть. Всё решали случай, хитрость и удача, а не знания, способность к анализу и порядочность.
Но чаще они просто ругались, при этом её ругань всегда была наступательной, а его – оборонительной.
Вот так они и жили.
Теперь он шёл на работу. Вернётся, а его никто не ждёт. Хоть собаку заводи!
Сидящий на вахте Юрий Тихонович, человек тихий и дисциплинированный, подозвал к себе вошедшего с улицы Андрея и сообщил, многозначительно указывая пальцем наверх:
– Велел сразу же к нему зайти.
– Давно пришёл? – спросил Андрей.
– Как обычно – в семь утра. Не в духе.
Андрей поднялся на второй этаж, разделся в своём кабинете, заглянул в лабораторию. Никого ещё не было. Надел халат и пошёл к профессору.
Алексей Никифорович Изотов сидел за своим столом, читая истории болезни и делая в тетради какие-то заметки.
– Разрешите? Доброе утро, Алексей Никифорович!
– Доброе, доброе, Ансаныч, – это он так произносил «Андрей Александрович». – Читаю, что пишут наши доктора, и за голову хватаюсь.
– Я уже перестал удивляться. Недавно студентка на моё замечание о том, что следует прекратить болтать по телефону, слушать внимательнее лекцию, иначе не быть счастливой в профессии, ничуть не смущаясь, ответила: «Счастье, когда у меня есть парень, с которым интереснее, чем с айфоном!»
Алексей Никифорович промолчал. Что он мог сказать, когда в клинике работали врачи, которые только и думали, как бы «общипать курочек», открыто называя больных своими кормильцами.
– Мне кажется, что медицины в городе уже нет. Или почти нет, – продолжал Андрей. – Она закончилась, пожалуй, на нашем поколении. Молодые врачи другие.
– Да, – кивнул профессор, – я тоже об этом думал.
– Но и их понять можно, – заметил Андрей. – Зарплата такая, что и зарплатой назвать трудно. Что там говорить, когда билет в театр стоит четверть зарплаты врача! А у людей семьи.
– Да, да… Но таким следовало бы не в медицину идти, а в торговлю или экономистами в банк. Сейчас банков всяких, фирм, страховых компаний много развелось.
Помолчали. Андрей не понимал, зачем его вызвал шеф. А профессор, продолжал рассуждать вслух:
– Что им я могу предложить? А ректор требует, чтобы выдвигал молодых. Куда их выдвигать, если они сами этого не хотят?! Молодёжь не стремится чему-то учиться. Думают больше о том, как заработать. Да хорошо, если заработать. А то аферами занимаются, мошенничеством. Пищевые добавки продают, никому не нужные лекарства. Обследования проводят… Забыли, что диагностика должна быть экономной. Свет перевернулся… – Потом, словно очнувшись, посмотрел на Андрея: – Впрочем, я не о том. Читал ваш доклад, который вы подготовили к конференции в Мюнхене. Вам не кажется, что там много философии? К тому же, я понимаю, что вы – атеист…
– Скорее, агностик.
– Пусть агностик… – Алексей Никифорович грустно взглянул на Андрея. – Но вы должны понимать, что там в большинстве своём люди глубоко верующие. И к тому же какое всё это имеет отношение к тому, чем вы занимаетесь? Вы же пытаетесь расшифровать при помощи энцефалограммы мыслительный процесс. Ну, вот и пытайтесь! Но при чём здесь ваши, должен признать, интересные отступления об эволюции, о происхождении жизни на Земле?!
Андрей был не расположен спорить, но вопрос был задан, и на него нужно было отвечать.
– Мысли являются продуктом мышления, и их трудно оценивать. Не хватает объективности. Поэтому почти все наши взгляды на мир в какой-то мере ошибочны и искажены.
– Я понимаю, – кивнул Алексей Никифорович.
– А вы говорите – зачем философия…
Андрей не понимал, чего это шеф вдруг заговорил о высоких материях.
– Да. Только восхищаться Человеком, как вершиной эволюции, не стоит, – закончил свою мысль профессор.
– Знаю. Многие философы и анатомы высказывали замечания о том, как Природа (или Бог) неудачно сконструировали человека. Позвоночник плохо приспособлен для вертикальной позы, крайне слаб иммунитет… к тому же оставлено столько атавистических элементов…
Профессор хотел втянуть Андрея в спор. Ему нравился этот талантливый сотрудник.
– Согласен. Восхищаться человечеством не стоит. Беспрерывные войны, накопление средств, способных уничтожить всё живое, загрязнение среды обитания, неконтролируемое увеличение народонаселения – это ли не доказательства коллективной неразумности? И всё же ваши рассуждения об эволюции показались мне очень уж поверхностными. Конференция в Мюнхене будет весьма серьёзной. Труды её будут изданы. Вам следует хорошо всё продумать. Ваши рассуждения о возникновении жизни для религиозной общественности будут, как газированная вода в нос!
Профессор подошёл к книжному шкафу и стал искать какую-то книгу, чтобы показать ученику. Андрей некоторое время смотрел на учителя, перебирающего на полках сборники статей предыдущих конференций и съездов, потом миролюбиво проговорил:
– В статье я старался излагать свои тезисы по возможности простым языком.
– А вам не кажется, что это всё примитивно? – Так и не найдя нужную книгу, профессор вернулся к столу. – Меня вы можете не убеждать, – продолжал профессор. – Я на вашей стороне. Убедить вы должны будете научное сообщество. А в нём немало людей религиозных.
– Доклад внесен в программу конференции, и в регламент я уложился.
– Не очень понимаю, какое отношение имеют к теме ваши философствования?
– Попытка прочитать мысли по энцефалограмме связана и с религией, и с философией.
Профессор был доволен, что разговорил этого «тюленя», как он мысленно называл Мартынова.
– Вы могли бы привести слова Сократа: «Я знаю только то, что ничего не знаю», или Спинозы, утверждавшего, что разум человека не может постичь то, что сделано Богом.
– Я привожу слова Канта о том, что Бог не может быть воспринят в любом опыте и не принадлежит к миру явлений. Религия – совокупность нашего долга как божественной заповеди и Бога как высшего идеала. Но все религиозные институты, догмы и ритуалы – простое заблуждение.
– Да, но от клетки до человека – дистанция огромная! – возразил профессор.
– Конечно! Действуют эволюционные законы.
– По Дарвину, когда вновь приобретённые качества закрепляются, способствуя образованию новых видов. Но вы должны помнить, – сказал профессор, – что дарвинское учение сегодня только ленивый не критикует.
– Критикуют то, что противоречит их представлениям…
Андрей всё ещё не понимал, к чему шеф вдруг завёл этот разговор.
– Вы должны учитывать, что влияние на жизнь оказывали и изменения геологического облика планеты, падения космических тел, изменения состава биосферы, – продолжал профессор. – Например, смены магнитных полюсов Земли с плюса на минус с предшествующим сильным ослаблением магнитного поля. Это случается с Землёй, что убедительно показали работы космонавта Джанибекова.
– Да, я читал об этом, – сказал Андрей. – Но каждый раз после катастрофы, изменения условий, гибели значительной части животного мира жизнь усложнялась и развивалась.
Профессор был удовлетворён: его сотрудник готов к докладу.
– Ну, что ж, – сказал он, потирая руки, – это всё хорошо… Я тоже свою позицию определяю как атеистическую, но нет никакой гарантии, что научными методами мы можем познать всё сущее. Человек ограничен в возможности познания. Поэтому неизбежно часть нашего знания так и останется в виде гипотез, проверить которые не будет возможности. И в этом смысле атеизм и наука соприкоснутся вплотную с верой и религией. Но это понятно должно быть и вам. Вы лучше вот что скажите: почему вы до сих пор тянете с докторской?
– Не до неё мне сейчас, Алексей Никифорович. – Хочу эксперимент закончить. Есть новые идеи…
– Не пойму. На кафедре вы докладывали, что работа практически готова. Осталось только оформить. Чего тянете? Нам сейчас очень ваша диссертация нужна, а то мне ректор уже намекал на то, что, мол, зажимаю молодых. А кого я зажимаю, что вам мешает завершить работу?
Андрей ответил повеселевшим голосом:
– Все мои исследования на финишной прямой. Я только и думаю о том, как поставить новый эксперимент. А диссертация подождёт. Пока занят делом. Не до неё сейчас.
Изотов положил на стол очки.
– Вот же чудак! – воскликнул он с досадой. – В нашей стране победившего капитализма толпы бездельников только и мечтают о том, как бы остепениться. Думают, что диплом кандидата или доктора добавит им вес, прибавит значительности их бредовым идеям. Одно дело – говорит депутат от станка. Другое – доктор наук. Почувствуйте, что называется, разницу! – Он стукнул ребром ладони по столу так, что его очки подскочили. – А вы капризничаете, упрямитесь! – продолжал он. – Ведь вы же меня подводите! Я же в вас верю!
Андрей смутился под пристальным взглядом шефа. Сказал:
– Алексей Никифорович, дорогой.
– Ну?
– Лаборатории нужен многоканальный энцефалограф. Мы без него как без рук. В процессе регистрации биотоков мозга пациент должен находиться в кресле в удобном положении. У нас даже и этого нет. Помогите, Бога ради!
– Тьфу ты! – сказал разочарованно профессор. – Я ему про диссертацию, а он мне зубы заговаривает.
– У кого что болит, тот про то и говорит, – парировал Андрей.
– Ну да! У вас одного болит душа за лабораторию, а у меня, толстокожего, не болит! Будет вам всё. Составьте список! Это раньше достать какое-то оборудование, тем более – импортное, было проблемой. Теперь всё дело в деньгах. А деньги будут уже в январе. Так что получите всё, что просите. К тому же нужно ещё и пару компьютеров приобрести. Всё мы вам купим и передадим на блюдечке с голубой каёмочкой. Вы только поскорее оформляйте свою диссертацию. Уж очень она нам нужна!
– А когда именно купите? – поинтересовался Андрей. Он понимал, что нужно использовать момент, когда профессор так хорошо к нему настроен.
Изотов поморщился:
– Ну, как вам сказать… Сейчас-то у нас придумали всенародные зимние каникулы, так что после пятнадцатого января, не раньше.
– Спасибо, – сказал Андрей, вставая с места. – Тогда я пойду работать.
– Вот ведь хитрец! – рассмеялся Алексей Никифорович. – Он уже уходит! А я вас отпускал?
– Да ведь вроде бы всё обсудили…
– Не всё! И не делайте изумлённого лица – артист вы никудышный. Ведь вы мне так и не сказали, когда, наконец, соизволите сдать диссертацию к защите?
– К концу января закончу эксперимент, съезжу на конференцию в Мюнхен, а в конце мая представлю диссертацию на предзащиту.
– Это вы серьёзно? – недоверчиво спросил Алексей Никифорович.
– Серьёзно, – ответил Андрей.
– Ну, хорошо! Такой ответ меня вполне удовлетворяет. Я, по правде говоря, ожидал худшего.
У Андрея вспыхнули в глазах шальные искорки, и он спросил:
– А чего ожидали-то?
– Думал, что вы отложите всё на конец года.
Андрей рассмеялся и, откланявшись, вышел.
В лабораторию уже пришли сотрудники.
Поздоровавшись со всеми, Андрей хотел было пройти в кабинет, чтобы выпить чашечку кофе. После отъезда жены дома он не завтракал. Но его остановил Валентин:
– Чего вызывал шеф?
– Волнуется старик. Спрашивал, хорошо ли я подготовился к докладу в Мюнхене.
– А что? Он прав. С фашистами нужно быть предельно осторожными.
– С какими фашистами? Это что, политический съезд?! Обычная научная конференция. К тому же где ты видел в современной Германии фашистов?
– Конечно, – заметила Любовь Михайловна, невысокая девушка с волосами, похожими на медные проволочки. – Это у нас остались коммунисты. А там фашистская партия запрещена.
В лаборатории так было принято: все могли участвовать в разговоре.
– Вот я и говорю: фашизм и коммунизм – две стороны одной медали, – продолжал Валентин.
– Да брось! – воскликнул Андрей. – Это всё выдумки журналистов.
– Не скажи! – упорствовал Валентин. – Ты только подумай: чем поджог рейхстага в Берлине в тридцать третьем году отличается от убийства Кирова в тридцать четвёртом?
– Валентин Григорьевич совершенно прав, – горячо поддержала его Любовь Михайловна. – Чем «ночь длинных ножей» отличается от бойни тридцать седьмого года? Почему массовые аресты, ссылки и казни политических противников большевиков меньшее преступление, чем массовые аресты, высылки и казни политических противников нацистской партии? Уничтожение крестьянства по классовому признаку разве меньшее зло, чем массовое уничтожение еврейства? Сталинские «тройки» правосуднее нацистских «народных трибуналов»? Наконец, чем ГУЛАГ лучше гитлеровских концлагерей?
– Подобные вопросы можно задавать ещё очень долго, – заметила Надежда Павловна. – Победа дала право думать, что путь коммунистов правильней.
– Ну да, – заключил спор Андрей. – Нам приходится делать выбор между двумя фашизмами. Но такое всегда бывает при тоталитаризме. У нас сейчас, слава Богу, не сталинизм…
– Блажен, кто верует! – улыбнулся Валентин. – Ты забыл, как проходили выборы? Как поступают с инакомыслящими?!
– Фашистская и коммунистическая идеологии – близнецы-братья, методы их борьбы за власть схожи.
– Они у всех одинаковы, – добавила Надежда.
– Но есть и разница, – заключила Любочка, привыкшая к тому, чтобы её слово в споре было последним. – Современные немцы нашли в себе силы признать преступность фашистской идеологии и покаяться. А мы до сих пор спорим, преступен ли сталинский режим, или коммунисты вынуждены были так поступать, так как страна окружена врагами и нужно было отстоять завоевания революции.
– Какой революции? Не было никакой революции! Это был бунт! – воскликнул Андрей. – Но довольно болтать. Пора и делом заняться.
Он круто повернулся и пошёл в кабинет, включил электрочайник.
В кабинет зашла Надежда, двадцатисемилетняя светловолосая девушка. Чем она была больше увлечена, шефом или научной работой, можно было только догадываться. Зная, что сейчас шеф вроде бы как холостой, подкармливала его. Приносила то пирожки, то сыр к кофе…
– А можно, я вам составлю компанию? Проспала, не успела дома позавтракать.
– Садись, Надюша. Наливай себе. Чайник только что закипел.
Девушка налила из чайника кипяток и положила в чашку ложечку растворимого кофе.
– Вам лимон?
– Спасибо.
– Люблю кофе с сахаром и лимоном.
– А я ещё к этому люблю и сигаретку выкурить. Вчера закончила обследовать Ведерникова?
Надежда кивнула и, достав из сумки пакетик с брынзой, нарезала её небольшими ломтиками.
– Энцефалограмма у вас на столе. Во время обследования я просила его читать стихи Пушкина. Стихи сопоставляли по времени на энцефалограмме… Мне показалось, что при этом изменялись альфа и бета-ритмы.
Андрей посмотрел на молодую и красивую женщину. В выражении её лица было что-то необыкновенное: даже когда она говорила серьёзно, казалось, что шутит. Как это у неё получалось, Андрей не мог объяснить, но этот эффект больше всего поражал его. Вот и сейчас она смотрела на него насмешливыми голубыми глазами и словно видела насквозь. И он тоже смотрел на неё так, словно бы понимал что-то ведомое только ему одному. Но здесь было что-то другое – совсем не то, что у Ирины.
– Вам показать протокол вчерашнего эксперимента? – спросила она.
– Покажи.
– Вот! Писала от руки. В принтере не было бумаги.
– Разберусь, – сказал Андрей.
Он взял папку и погрузился в чтение.

3. Как уже говорилось, отношения между Андреем и Валентином бывали разные: в студенческие годы они были друзьями. Потом отношения их претерпели изменения. Валентин привык считать себя более успешным, но вот – поди ж ты! – на заведование лабораторией поставили почему-то не его, а Андрея. Это явное недоразумение представлялось совершенно непонятным и даже обидным. Хотелось как-то устранить эту нелепость, восстановить справедливость… Валентин долго не мог успокоиться. Но постепенно и эти тучи над их головами развеялись, небо снова стало безоблачным. Им всегда приходилось быть рядом. А когда люди вынуждены часами общаться друг с другом, им надо научиться ладить.
Лёгкий на подъём и общительный Валентин любые проблемы переводил в шутку или рассказывал, как он говорил, «по ассоциации», анекдот. Вот и сегодня, прежде чем предложить Андрею идею, которую ему подсказала дома жена, начал с анекдота.
– Нет, господа-товарищи! Вы только послушайте, что происходит в мире! Вчера Рустам Мамедович, декан лечебного факультета, рассказал анекдот. Муж с женой приходит к врачу. После его осмотра врач просит мужа выйти и говорит жене: «Ваш муж тяжело болен! Для спасения больного нужно его хорошо кормить. Ухаживать, вечером готовить теплую ванну, делать массаж. И одеваться для него вы должны сексуально, а вечерами выходить с ним на прогулку, и ни в коем случае не тревожить и не нервировать, тогда он проживёт ещё много лет». По дороге домой муж спрашивает: «Муся, ну что ты молчишь? Что сказал врач?» Жена отвечает ему мрачно: «Вася, ты скоро умрёшь»…
Всем сотрудникам лаборатории было весело – был последний день года. Завтра Новый год!
Лаборантка Любочка вложила энцефалограмму в историю болезни и подала Валентину:
– Смех смехом, а в клинике ждут ваше заключение.
В последний день года никто не хотел работать. У всех было предвкушение праздника.
Валентин покрутился, не решаясь пойти в кабинет к Андрею. Потом положил историю болезни к себе на стол, заваленный бумагами, и, решившись, открыл дверь кабинета.
Андрей просматривал протоколы последних исследований.
– Ты как собираешься встречать Новый год? – спросил Валентин.
– Да никак, – ответил Андрей. – Дождусь поздравления Президента, потом выключу телевизор и лягу спать.
– У меня есть идея получше: приходи к нам!
– Ничуть не лучше, – с сожалением ответил Андрей. – Ирина наплевала мне в душу, я приду к тебе, а там – её точная копия. Вот весело будет и мне, и копии!
Андрей и в самом деле рассмеялся, но как-то ненатурально, натужно.
– Ты неправ, – сказал Валентин. – Инициатива исходит от Алины. Она сказала, что будет рада видеть тебя.
Андрей удивился:
– Рада? Меня? С чего бы это? Она что – имеет обо мне мнение, отличное от мнения сестры? Такого быть не может!
– Конечно, не может! – охотно согласился Валентин. – Они думают совершенно одинаково – это мы с тобой уже знаем: если приглашение исходит от Алины, это автоматически означает, что с ним согласна и Ирина. Не стала бы Алина делать что-то вопреки воле сестры. Поэтому считай, что Ирина таким способом делает примирительный жест. Впрочем, разве ты не можешь прийти ко мне?!
– Не могу, – грустно сказал Андрей. – И давай больше не будем об этом говорить. Я хочу, чтобы у меня с Алиной всё было как раньше.
– И я этого хочу! – воскликнул Валентин.
– Ты меня не понял. Я хочу вернуться в то время, когда я не знал этих сестричек! И всё. Давай больше не будем об этом!
Валентин вышел, а Андрей закурил и вспомнил слова своего приятеля физика. «У меня вся работа занимает минут пятнадцать-двадцать в день, – говорил Юрий Петрович Богородцев. – Это моменты озарений и важных творческих решений. Именно эти минуты я считаю настоящими. А всё остальное время – баловство или пустопорожний трёп, всякая административная ерунда. Моё дело рождать идеи, их – реализовывать».
Андрей тогда подумал: «Я так не могу…»

После двух часов непрерывной работы он, наконец, сделал перерыв, открыл форточку. В голове всё время крутилась какая-то неясная мысль, но он никак не мог её конкретизировать. Сущность мира – непостижима!
Потом подумал: «На Бога надейся, а сам не плошай. Я обречён на благополучное завершение начатого эксперимента, на успешную защиту диссертации… на безрадостное и одинокое старение, на выход на пенсию и смерть. Может, перед смертью стану академиком или получу Нобелевскую по медицине. Что ещё. »
Андрей выпустил облако дыма.
И в это время вошла его аспирантка. Она возникла перед ним в седом облаке – как некий расплывчатый фантастический образ.
– Вот оно! – проговорил шёпотом Андрей. – На Бога надейся, а сам не плошай!
– Что это вы там шепчете, Андрей Александрович? – спросила Надежда. – Ой, как вы тут накурили! – Она закашлялась.
– Да это я тут вычисляю, – соврал он.
– В уме, что ли? – удивилась аспирантка. – А зачем же в уме? У вас есть компьютер.
– Есть такие задачки, которые ни на каком суперкомпьютере решить нельзя. Только в уме. И чем человек проще сделан, тем проще он их решает.
– Например?
– Ну, допустим, пирамида Хеопса. Я, помнится, когда увидел её впервые, удивился. Подумал: как её могли построить и, главное, зачем? Шутили: вначале устанавливали верхушку, ориентировали строго по сторонам света, а остальные камушки тупо подсовывали снизу. Но туристы нашей группы решили проблему легко: «Ну, стоит себе и стоит! А почему и зачем – оно нам нужно. »
– А может, иногда и стоит так делать? – спросила девушка.
– Да нужно-то нужно – кто ж спорит? – Андрей погасил сигарету. – Но у меня как-то не получается… – Он задумался, а потом с удивлением посмотрел на девушку и спросил:
– А ты что хотела? Зачем зашла-то?
Девушка рассмеялась:
– Не притворяйтесь! Вы прекрасно знаете – зачем.
Андрей изумился:
– Я чужих мыслей пока читать не умею. Впрочем, дай-ка попробую догадаться.
– Попробуйте! – весело сказала девушка.
– Закончились картриджи, и надо выписать новые?
– Нет.
– Ты хочешь отпроситься сегодня с работы пораньше?
– Нет.
– У тебя родилась какая-то гениальная научная идея?
– Идея родилась, – подтвердила Надя, – но не научная!
– А какая?
Надежда сказала нечто совершенно невообразимое. Ему показалось, что у него слуховые галлюцинации:
– Я хочу пригласить вас к себе на Новый год.
– Меня? – удивлённо спросил Андрей.
– Вы только ничего плохого не подумайте! У меня дома папа и мама, я вас представлю им, и мы вместе встретим Новый год. Я ведь знаю, что вам совсем одиноко и вы даже сами с собой разговариваете, а это плохой признак. Как вам моя идея?
Андрей умерил сердцебиение и спокойно ответил:
– Хорошая идея! Мне нравится!
Надежда захлопала в ладоши, а Андрей сказал:
– По правде говоря, ты меня просто опередила. Когда ты входила, я обдумывал именно эту мысль.
– Правда? – удивилась девушка.
– Правда, – серьёзно ответил Андрей. – Но, знаешь, как это бывает: думаешь вроде бы одно, а где-то на подсознательном уровне прорабатывается совсем другая мысль. Вот так было и сейчас. Я собирался пригласить тебя к себе, но всё не мог признаться и делал вид, что обдумываю какую-то другую тему.
– Неужели такое бывает? – удивилась Надежда. – Или вы шутите?
– Бывает, бывает, – подтвердил Андрей. – Вот сейчас мы бьёмся над проблемой, как научиться считывать человеческие мысли. И рано или поздно научимся это делать. А если не мы, то это сделают другие. Вот тогда и появится новое направление науки. Люди будут читать мысли, и перед ними встанет новая задача: как считывать сигналы с подкорки. Подсознание пока – Terra Incognita. Умение читать подсознание – это ключ к бессмертию!
– Какой ужас! – воскликнула девушка.
– Но это будет не скоро, – утешил её Андрей. – Лет через сто. Не раньше.
– Так вы принимаете моё предложение? – спросила Надежда.
Андрей грустно взглянул на девушку, подумав, что он без царя в голове!
– Нет, – ответил он. – Оно плохое.
– Почему?
– Я не представляю, что говорить твоим родителям и как они будут на меня смотреть. Пришёл старик, руководитель диссертации их дочери. И что ему нужно?
– Нормально они будут на вас смотреть! – заверила его девушка, – и вы не старик.
– Нет! У меня другая идея, – сказал Андрей.
– Какая?
– Я приглашаю тебя к себе.
У Надежды даже дух перехватило.
– Тогда мне нужно будет что-то сказать родителям, например, что меня пригласила подруга.
– Так им и скажи. А приходи часам к десяти. Ты у меня была много раз, не заблудишься.

В десять вечера Надежда позвонила в квартиру Андрея Александровича. Она принесла большую сумку с продуктами: какие-то баночки, пластмассовые коробочки, фрукты, батон хлеба…
– Вот это ты напрасно! – смущённо сказал Андрей. – Я живу один, но в холодильнике у меня тоже кое-что есть. И успел поджарить утку с яблоками. Впрочем, выгружай всё на кухне. Сейчас будем готовить праздничный стол.
Надежда сняла пальто, сапоги, надела принесённые ею тапочки и, пройдя на кухню, принялась за дело. Андрей ей помогал.
– Когда тебе уже за сорок, свидание приобретает особый смысл, – сказал Андрей, вынимая из буфета рюмки, фужеры, тарелки, вилки и ножи. – И готовишься к нему хоть и с волнением, но не так, как в двадцать лет.
– Конечно, – согласилась Надежда. – Опыт сказывается.
– Наверное, опыт… Только, признаюсь, он у меня небольшой. Другие ребята в студенческие годы проявляли активность. А мне, если честно, скучным это дело казалось. Интереснее было фантазировать, придумывать что-то.
– Фантазировать.
– Ну да. Придумывать новые методы лечения. Экспериментировать. Помню, кошек для своих экспериментов ловил на валерианку.
– А я, – призналась, краснея, Надежда, – зная, что путь к сердцу мужчин идёт через желудок, с четвёртого курса искала повод вам подсунуть что-то такое, чтобы вы обратили на меня внимание. А вы поедали мои пирожки, не зная, сколько я над ними колдовала, что при этом приговаривала…
– Я и не догадывался, – смущённо проговорил Андрей.
Надежда говорила, при этом по-хозяйски сервируя стол. Изящные бокалы, салфеточки, приборы. Разложила купленные в супермаркете салаты, маринованные грибочки, тонко нарезанный язык, колбасу, сыр. Поставила в вазу фрукты. Всё было готово к тому, чтобы проводить старый и встретить Новый год.
Их радовало предчувствие любовно-кулинарного пиршества.
– Ты не будешь возражать, если я закурю? – спросил Андрей. – Волнуюсь, как в двадцать лет…
– Курите. Я привыкла.
Андрей закурил и снял висящую на стене гитару. Надежда не думала, что шеф играет на гитаре. Он никогда не говорил, что в детстве окончил музыкальную школу, увлекался сочинительством. Но теперь она точно оказалась в другой реальности. Ощущала счастье и гордость за свою любовь.

Какая бы в любви ни крылась боль,
Благослови свою любовь! –

пел Андрей.
Потом вдруг отложил гитару и сказал:
– И вот ещё: давай-ка переходить на «ты». Как-то неловко. «Вы» холоднее, чем «ты».
– Тогда нужно выпить шампанского на брудершафт.
– Нет проблем.
Андрей открыл шампанское, разлил вино в фужеры и подал Надежде.
Выпили, и он крепко поцеловал девушку.
Стараясь не отступать от правил, усадил её на диван и стал страстно целовать. Она отвечала на его поцелуи и шептала:
– Не торопись, милый… У нас целая ночь впереди…
Андрей с трудом отстранился от неё и спросил:
– И когда же мы начнём пиршество?
Они сели за стол, выдохнули, посмотрели друг другу в глаза, и, не отводя взглядов, выпили пенящееся шампанское… Они смаковали своё нежданное счастье…
– Мы столько наготовили, – сказала Надежда. – А я так хочу сохранить фигуру!
– Есть простой способ похудеть, – улыбнулся Андрей.
– Какой?
– Есть всё, но из кукольной посуды!
В телевизоре что-то говорил Президент, били куранты.
– С Новым годом, моя Надежда! – сказал Андрей и теперь уже бережно поцеловал девушку.
– С Новым годом! – эхом откликнулась она.

Далеко заполночь Андрей и Надежда легли в постель, но спать им в ту ночь не пришлось.
– Помню, – говорила Надежда, откинувшись на подушку и глядя в темноту, – ты на четвёртом курсе у нас проводил семинарские занятия. У тебя тогда была бородка и длинные волосы. Они делали тебя похожим на Христа. С тех пор ты преследовал меня, являлся в снах… Меня приглашали в аспирантуру по кардиологии, но я пробивалась в клинику, где работал ты. Я знала, что ты женат, и не думала тебя отбивать. Просто хотела быть рядом! Теперь я счастливая женщина! Да, да! И замужняя! Двадцать семь! Уже давно пора! Думала, что так и умру, не испытав этого счастья.
– Теперь понимаю, почему у тебя всегда были такие грустные глаза. Я хотел тебя защитить, совершить подвиг ради тебя!
– Раньше я думала, что любовь это сказка для взрослых…
Она замолчала. Молчал и Андрей. Голова Надежды лежала на его руке, и он боялся пошевелиться.
Надежда знала, что человек, у которого в момент рождения Луна находилась в знаке Водолея, отличается неординарным мышлением и склонностью к необычным поступкам. Андрей родился пятнадцатого февраля под этим знаком. Надежда знала, что он экспериментатор. Подумала: не стала ли она его очередным экспериментом? Но утешала себя: даже если и так, всё равно она благодарит Господа за то, что Он подарил ей эту ночь счастья. «Он дорожит своей свободой и независимостью, – продолжала размышлять Надежда, – и поэтому опасается глубоких эмоциональных привязанностей. Порой и сам не знает, чего хочет, а его чувства и поступки часто непонятны. У Водолея тяга к переменам, к новшествам. Они стремятся ко всему тайному, скрытому, неизведанному. Ему нужна женщина, которая бы уверяла, что жить на Марсе было бы интересно, что в прошлой жизни она уже была его женой и вообще, судя по предсказаниям Нострадамуса, скоро настанет конец света и потому бежать в загс не имеет смысла…».

Надежда встала, чтобы умыться и приготовить кофе. Она всегда мечтала по утрам варить кофе и приносить его любимому в постель.
– Когда ты проснулась? – спросил Андрей, открывая глаза.
– В десять. Не могу долго спать. – Она улыбнулась. – Ты знаешь, на первом курсе, ещё до того как я тебя увидела, я хотела узнать имя своего суженого. В рождественскую ночь вышла на улицу, чтобы у первого встречного мужчины спросить имя и узнать, как будут звать моего жениха. А ещё я составила гороскоп, который напророчил мне мужчину старше меня на тринадцать лет. Гадая по руке, мне предсказали сероглазого мужа. Как видишь, всё это не может быть простым совпадением!
Первое января – выходной день, и они позволили себе поваляться до двенадцати.

4. Наконец, они встали. Андрей долго приводил себя в порядок: брился, принимал душ, чистил зубы… а сам всё думал: «Со мною происходит нечто совершенно невероятное, и для меня сейчас главное – не потерять голову. А я чувствую, что теряю…»
Потом в ванную пошла Надежда. Андрей дал ей банное полотенце и подумал: «Ну, вот – я снова не один!»
Включил телевизор. На экране Задорнов усиленно шутил, но было не интересно и не смешно.
Некоторое время спустя он услышал, как Надежда вышла из ванной.
– Приготовлю завтрак, – сказала она и пошла на кухню.
– В холодильнике полно всякой вкуснятины, – сказал Андрей. – Чего готовить? Просто выкладывай всё на стол…
Он стал переключать каналы и искать что-нибудь интересное.
Надежда подошла к окну и посмотрела на улицу. Снег лежал на земле, на деревьях, и в морозном воздухе угадывался запах выхлопных газов. Автомобили медленно ползли, словно боялись поскользнуться. Окна домов уже потухли, а на тротуарах не было прохожих. Все ещё спали после бессонной новогодней ночи.
В воздухе кружили крупные снежинки, и Надежда радовалась: «Наконец-то пришла настоящая зима!» Она была счастлива и не хотела этого скрывать, знала, что сейчас войдёт Андрей и будет шутить, а она будет смеяться, округлять глаза, поднимать брови и грозить ему пальцем… и умирать от смеха… Это ли не счастье?! Понимала, что не заметить её счастья, её радости невозможно. Но стереть улыбку с лица не могла. Да и надо ли?! Ей хорошо!
А потом на работе они будут перешучиваться, переглядываться, и рано или поздно все поймут, что к ней пришла, наконец, любовь! Поэтому совсем не нужно отводить глаза…
Конечно, это любовь! И её не нужно скрывать!
Надежда вскипятила воду в чайнике, и позвала Андрея:
– Идём завтракать! Я слышала, что в новогодние дни происходит всплеск преступности. Люди ранним утром возвращаются домой, а их и грабят…
– Грабят, – повторил Андрей. – Только потом грабителям не избежать мук совести.
– Какие муки совести у грабителей?!
– Они появятся к старости.
– Если доживут…
– Если доживут, – кивнул Андрей. – К старости кончается биология и начинается химия…
– А если смерть внезапна и времени раскаяться нет?
– Зато есть наше общее информационное пространство, а туда записывается всё.
– Я всю ночь не спала, – сказала Надежда, разливая кофе. – Пыталась сосредоточиться, понять, что изменилось в моей жизни, но меня охватывала такая радость и в то же время такой страх… Я смотрела, как ты спал, и мне хотелось тебя гладить, целовать… Снова и снова вспоминала всё, что произошло. Такого у меня никогда не было. Нет, у меня на втором курсе был парень. Потом его отбила подруга. Но тогда ничего подобного не было… Неоткуда было взяться этому ощущению полнейшего, абсолютнейшего счастья.
Надежду словно бы прорвало, и она уже не могла молчать, а Андрей с интересом слушал её. Его мучили сомнения: не поторопился ли он? Уж лучше сейчас присмотреться, чем потом испытать жестокое разочарование!
Закуривая, спросил:
– Это ничего, что курю?
– Ничего, милый, – ответила Надежда и продолжала: – В мыслях я с тобой путешествовала по миру. У нас было двое деток: девочка и мальчик! Лерочка и Сашенька.
Андрей подумал: «Лерочка и Сашенька? Почему бы и нет!»
– Боже, как явственно я это видела! Мозг функционировал чётко, но жил своей жизнью, абсолютно отдельно от тела. Я плавала где-то там, в аквариуме реальности, покачивающейся в такт твоему дыханию.
– Ну, ты и фантазёрка! – улыбнулся Андрей.
– Я ещё в школе славилась тем, что прекрасно читала стихи со сцены и участвовала в спектаклях. Во мне спит талант несостоявшейся актрисы, – она рассмеялась.
– Всё у нас, надеюсь, будет хорошо! И я хочу детей. Только как на это посмотрят твои родители? К тому же я ещё не разведен. Сегодня же напишу Ирине и попрошу развода.
– Она его тебе не даст, – вдруг потухшим голосом сказала Надежда. – Мне никогда ни в чём не везло…
– Даст! Я пошлю ей денежную компенсацию за квартиру… Но чтобы не было никаких кривотолков, ты будешь жить здесь! Я не могу и не хочу жить без тебя!
Настроение у Надежды снова стало праздничным. Она отхлебнула горячего кофе и сказала:
– Мне почему-то страшно делается при мысли, что ты разлюбишь меня. Люди везде одинаковы, и таких как я – полно! Две руки, две ноги и одна голова. И у всех свои проблемы и терзания, планы на будущее… Мне так трудно тебе соответствовать. Так трудно сделать, чтобы тебе было со мной интересно…
– Но у нас много общего, – сказал он, – работа, надежды, мечты. И самое главное: я люблю тебя!
Надежда смотрела на Андрея, стараясь понять, что он сейчас чувствует.
– Я знаю: чтобы тебе не наскучить, мне нужно быть всё время для тебя новой… Мне бы хотелось немного побыть в этой счастливой утопии, а потом измениться… чтобы ты не потерял ко мне интерес!
– Ерунда! Будь всегда такой, как сейчас! – Он встал и открыл форточку. – Обещаю больше дома не курить! – С улицы ветром занесло несколько снежинок. – Наконец-то наступила зима, – сказал он, – а то непонятно что: то слякоть, то дожди… Вот и снег пошёл.
Надежда встала из-за стола и принялась мыть посуду. Андрей не возражал. «Она – хозяйка в доме. Это нормально, – думал он, – когда женщина моет посуду. Правда, и я это могу делать, но ничего ненормального нет, если моет посуду жена».
Потом он снова и снова пытался понять, как могло такое случиться? Почему Ирина от него сбежала? Значит, в этом есть и его вина. «Я был умным и успешным. Школу окончил с медалью, в институт поступил без блата и без денег, защитил диссертацию… И дошло до того, что сам уверовал в свой талант и непогрешимость.
А потом в жизнь вошла Ирина… И всё было хорошо. Он занимался любимым делом. Ирина работала по специальности. Она была хохотушкой. Огромные чёрные глаза, как блюдца. Звонкий голос… и общие темы разговоров об институте, об искусстве, о событиях в стране… А потом родилась Машенька. Им становилось всё трудней рядом. Ирина перестала звонко смеяться, и он всё понял. Не задавал вопросов. Уходил в работу…
Машеньке исполнилось двадцать. Она вышла замуж и уехала с мужем в Подмосковье. На следующий день произошло объяснение. Ирина упрекала его во всех грехах: мало зарабатывает, не приспособлен к новой жизни, не может бороться за счастье семьи… Сказала, что Машенька беременна, и когда она родит, ей нужна будет помощь. Она поедет к ней.
Тогда она и сказала, что они устали друг от друга. Ошиблись, и ошибку нужно исправлять, а не запускать. Лучше сейчас это признать, чем дальше так жить…
И она уехала, а он остался один… без жены, без дочери…
Конечно, мужчина должен обеспечивать семью. Но что он мог сделать, если задерживали зарплату по три месяца. Да и какими были те зарплаты?!
– О чём ты думаешь? – спросила Надежда.
– Так… Прокручиваю в памяти прошлое и не понимаю, как могло такое произойти со мною.
– Думаешь о ней?
– Скорее, о себе.
– Может, всё потому, что у вас не было ничего общего. Общей работы…
– Может быть… – Когда Машенька была маленькая, была общая забота. Потом дочка выросла, вышла замуж, и у нас исчезло то, что нас объединяло… Ты уж меня прости.
– Ну, что ты! – возразила Надежда. Потом, чтобы сменить тему, воскликнула: – Мне кажется, я придумала вариант эксперимента! Нужно давать испытуемому конкретные задания и смотреть энцефалограмму. Потом менять задание и смотреть, что изменилось…
– Молодец! Я тоже думал об этом.
– А тебе не кажется странным, что в такой день я думаю о работе?
– Нет, – ответил Андрей. – Мы движемся к одной цели, и главное, что цель эта достойная. Важно сузить полосу сознания для правильности последующих событий. В этом отношении могут помочь работы Валентина по исследованию биотоков мозга во время гипноза, когда сознание резко сужено. Нужно строго фиксировать начальные точки отсчёта, и тогда можно увидеть изменения. Надо пробовать новые и новые варианты, а к расшифровке кривых приспособить компьютер. Для этого нам нужен хороший программист. Впрочем, давай хоть сегодня не будем говорить о работе.
– Ты прав… Но мне хочется тебе помочь в решении этой задачи. Я всегда буду тебе верным помощником. В это ты можешь твёрдо верить.
– Я знаю, родная…
Андрей привлёк девушку к себе и поцеловал.
– Подожди, – сказала Надежда, отстраняясь от него. – Я всё-таки позвоню своим. Одиннадцатый час. Наверное, волнуются.
Она достала свой телефон, набрала номер и рассказала матери, что, наконец, нашла своё счастье. Вечером они придут и она познакомит их со своим любимым…
Андрей вышел на лоджию, открыл окно и закурил. Он не мог ещё осмыслить, что произошло. Понимал, что жизнь его изменилась, но к лучшему ли? Нельзя повторять ошибки!
Возвращаясь в комнату, он подумал: «Теперь нужно бы получить согласие Ирины на развод».
К Надежде пошли пешком. Она держалась за руку Андрея, чувствуя себя королевой. Андрей всматривался в темноту зимнего вечера и видел, как в свете фонарей снежинки кружатся, образуя сугробы, засыпая припаркованные машины и балконы.
– Вот мы и пришли! – сказала Надежда, указывая на высокий дом из красного кирпича.
Вышедший им навстречу Павел Николаевич Дарьялов, близорукий мужчина пятидесяти пяти лет, крепко пожал Андрею руку, стараясь лучше разглядеть будущего зятя. Павел Николаевич служил менеджером в страховой компании. Валентина Ивановна, мать Надежды, полная женщина пятидесяти лет, работала в кредитном отделе банка. Она внимательно следила за своей внешностью: маникюр, причёска, белая кофточка с кружевным воротничком… Вежливо поздоровавшись с гостем, пригласила всех в комнату.
Андрей и Надежда сняли верхнюю одежду, обувь и прошли в большой зал, больше похожий на музей. На специальных стеклянных полках вдоль стен стояли… чайнички. В виде животных, предметов, цветов… целые композиции. Хозяева гордились своей коллекцией:
– Взгляните на чайник-пароход. А вот – чайник-телефон! Собачья будка с псом и кошкой на крыше…
Андрей подумал: «Чего только не собирают люди?! Павлов, преподаватель немецкого языка в университете, собирал кружки. Кто-то собирает слоников. Кто-то кошек…»
– Прекрасная коллекция, – сказал он. – Давно собираете?
– Года три, – отозвалась довольная Валентина Ивановна, проходя мимо него с подносом. – Никак не соберусь систематизировать. Здесь чайники из многих стран. Друзья говорят, что моё собирательство облегчило им жизнь: они всегда знают, что мне дарить…
– А вы что-нибудь коллекционируете? – спросил Андрей у Павла Николаевича.
Тот улыбнулся и ответил:
– Я коллекционирую деньги.
– Ты всё шутишь, – сказала Надежда. – Папа собирает анекдоты. Он записывает их в толстую тетрадь.
– Собираю, – подтвердил Павел Николаевич. – Вот вам свежий. Стоят на трассе два замёрзших и злых гаишника: холодно, трасса пустая, денег нет. Вдруг из-за пригорка вылетает шестисотый «Мерседес». Тормознули – выходит батюшка в рясе. Круглый, холёный, из-за щёк ушей не видно, один изъян – рука сломана. Гаишники расстроились – не станут же они у батюшки денег требовать. Батюшка извинился, сказал, что торопится к умирающему грехи отпустить, и уж открыл было дверь чтобы сесть в «Мерс», как один из гаишников спросил: «Батюшка, а где же вы руку повредили, в храме небось?» – «Да нет сынок, из джакузи вылезал, поскользнулся на медвежьей шкуре, упал и сломал», – ответил священник и уехал. Второй гаишник посмотрел ему вслед и спрашивает: «Слышь, Вась, а шо такое джакузя?» – «Нашёл кого спросить! Я чё, в церкви бываю?»
Андрею понравился этот доброжелательный и весёлый человек.
Валентина Ивановна постелила на стол белую скатерть, и Надежда стала помогать матери. И снова были всякие вкусности, вино… Павел Николаевич оказался гурманом. Он рассказывал о каждом новом блюде так весело и изобретательно, что не попробовать его было бы просто невежливо по отношению к хозяину.
Как оказалось, и хозяин был заядлым курильщиком, но курил трубку, набивая её табаком «Герцеговина Флор».
После того как были произнесены тосты за Новый год, за счастье и успехи во всех начинаниях, Павел Николаевич взял трубку, набил её ароматным табаком и пригласил Андрея на лоджию:
– Я же вижу, что и вы хотите покурить. Идёмте подымим.
– Давно хочу бросить…
– Хотя бы ограничить число выкуренных сигарет, – поддержал его Павел Николаевич. – Вот дожил до счастья дочери. Теперь определённо брошу. Давайте вместе!
– Не знаю, получится ли? Курю много лет. Дома ещё можно обойтись без курева, а на работе бывают такие ситуации, что… не удержусь. А обещать и не выполнять не привык.
Потом говорили о планах молодых…
Поздно вечером Валентина Ивановна уложила в большую сумку вещи Надежды «на первое время», а Павел Николаевич порывался отвезти их на машине, но Андрей и Надежда отказались.
– Не стоит… Выпили немало. Вызовем такси.

На следующий же день Андрей написал жене по электронной почте о своём решении развестись с нею. Выслал ей перевод на половинную стоимость квартиры и стал ждать ответа.
Ирина молчала.
Надежда тяжело переживала «подвешенность» своего положения. Часто дома, когда Андрей засыпал, она изводила себя сомнениями. «Кто я ему? Любовница? Подружка? Призрак былого счастья? На работе, когда мы вместе, в его глазах я видела, он смотрит на меня так, словно не понимает, откуда я взялась на его голову…»
Она не могла себе представить, что когда-нибудь должна будет с ним расстаться. «А вдруг сегодня приедет его жена? Я её просто не пущу в квартиру! Я люблю его, а она никогда не любила!»
Сердце её начинало так сильно стучать, что она боялась, как бы её любимый не проснулся от этого стука.
Каждый раз после близости Андрей быстро засыпал, а она ещё долго лежала рядом и не могла уснуть. Потом он являлся к ней во сне и её сновидения настолько смешивались с явью, что она не всегда могла отличить одно от другого.
Иногда ей казалось, что, находясь в этой квартире, она просто пребывает в другой реальности. Его глаза, улыбка, голос рождали в ней такое блаженство, которое не давало ей спать. И она, находясь рядом, снова и снова мечтала о нём… Её охватывала незнакомая материнская нежность к нему, хотя он был на тринадцать лет старше. Она боялась пошелохнуться, чтобы не разбудить, не потревожить его сон…

Прошли долгие новогодние праздники. На работе новость о том, что Надежда теперь живёт с завлабом, никого не удивила. Все ждали чего-нибудь подобного. Надежда была счастлива. Она вспомнила, что поначалу на работе её считали милой девушкой. Как это принято, к ней постоянно обращались с разными невинными просьбами. Надежда смиренно переносила все тяготы лабораторной «дедовщины» и делала всё, о чём просили. И вот теперь, когда она стала фактически женой Андрея, вдруг отказала Любочке в сущей мелочи, и это не осталось незамеченным, к определению «милая Наденька» добавилось три обидных слова: «себе на уме».
Раньше она считалась своей, тягловой лошадкой, прекрасным товарищем. Когда же перешла жить к Андрею, постепенно стала ощущать себя хозяйкой не только у него в доме. Ведь иначе и быть не могло. Дело Андрея – и её дело. Она позволяла себе делать Любови Михайловне замечания. А однажды сказала Валентину Григорьевичу:
– Вам чем хуже обстоят дела в лаборатории, тем лучше! А то, что будут склонять Андрея Александровича за ваши проделки, вам наплевать!
– А тебе, Надя, не кажется, что с тех пор как стала спать с шефом, ты почувствовала себя здесь хозяйкой? – отпарировал Валентин. – Я не позволяю разговаривать со мной так даже Андрею. Кем ты себя здесь вообразила?
– Я с вами на брудершафт не пила, поэтому извольте ко мне обращаться на «вы»!
– Да я и вовсе не желаю с вами общаться! – бросил Валентин. – Вы для меня перестали существовать. – Он демонстративно отвернулся от неё.
Надежда вспоминала этот разговор и злилась на себя. Как она могла не сдержаться?
Во второй половине дня Валентин побывал в кабинете у Андрея. О чём они там говорили, никто не знает. Только вечером, когда Надежда зашла к нему, чтобы спросить, скоро ли он освободится, Андрей холодно взглянул на неё и сказал:
– Я сегодня должен здесь поработать. А тебе лучше пойти к себе домой…
Надежда побледнела.
– Что случилось?
– Видимо, я ошибся. Ты не та, кто мне нужен. Прости. Лучше я тебе это скажу сейчас.
– Тебе что-то наговорил Валентин?
– Да нет. Валентин о тебе мне ничего не говорил. Но ты, видимо, не прошла испытание медными трубами. Стала другой, не похожей на ту, что я знал.
Надежда постояла некоторое время в дверях, потом повернулась и вышла. Она и представить себе не могла, что Андрей так легко от неё откажется!
Испуганная холодностью, которая веяла от Андрея, Надежда пошла в церковь и попросила у священника разрешения исповедоваться. Она рассказала историю своей любви, ничего не скрывая. Рассказала и о конфликте с сотрудниками лаборатории. Это для неё было так необычно. Никогда раньше она этого не делала. На душе она чувствовала какое-то облегчение, но физические силы покинули её, и она была близка к тому, чтобы рухнуть без памяти на холодный пол.
– «Покайтесь!» – сказал священник, – такими словами начинаются многие пропо¬веди Иоанна Крестителя и Господа Иисуса Христа. Но за этим кратким призывом сокрыта большая философская глу¬бина. Здесь признание и свободы человека, и объективной истины и добра, и, не в по¬следнюю очередь, понятие о Боге, принимающем наше покая¬ние. Оно предполагает поворот от ложно¬го восприятия своих поступков к истинному. Грешить – это человеческое, каяться – это божественное, но грешить и не каяться – это дьявольское. Дочь моя! – продолжал седовласый священник. – Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный. Возлюбите Господа и ближнего своего. Господь учил не быть надменными, высокомерными. А мне кажется, что вас обуревает незаслуженная гордыня и высокомерие. Смирите их, дочь моя!
Надежда не помнила, как она вышла из церкви. По щекам её катились слёзы. Глаза затуманились. Куда идти? Он сказал, что не хочет её видеть! Это конец!
Дома ничего родителям не объясняла. Быстро прошла в свою комнату и прикрыла дверь, чего никогда не делала. Родители не тревожили её. Понимали: должно пройти время, чтобы она успокоилась.
На следующий день Надежда с утра пошла в канцелярию института и написала заявление на о переводе из лаборатории в клинику нервных болезней.

Обычно Андрей на работу приходил раньше всех. Надежда хотела ещё раз поговорить с ним, но его на месте не оказалось.
Когда пришли сотрудники, она ещё на что-то надеялась. «Не может быть, чтобы всё так внезапно закончилось, – думала она. – Мне казалось, что он меня действительно любит». Но когда в лабораторию пришёл Андрей и, холодно поздоровавшись со всеми, даже не взглянув на неё, прошёл в свой кабинет, она поняла, что это конец.
Встав, Надежда с тоской посмотрела на стопку книг, папки с энцефалограммами, тяжело вздохнула и пошла в кабинет к Мартынову. Ни слова не говоря, положила перед ним заявление на перевод её в клинику.
Андрей внимательно взглянул на неё и молча поставил свою резолюцию: «Не возражаю».
Всё было кончено.
Молча взяла из его рук заявление, собрала вещи и, ни с кем не попрощавшись, ушла. Она и представить себе не могла, что Андрей так легко откажется от неё!

5. Восемнадцатого января, в пятницу, профессор Изотов пригласил к себе Андрея Александровича. Был конец рабочего дня, и Мартынов, отправляясь к нему, думал, что речь пойдёт о его конфликте с Дарьяловой. Как-никак, а она была его аспиранткой и тема её диссертации утверждена на учёном совете. Он понимал, что от этого разговора ему не уйти, и был к нему готов. Но когда Андрей пришёл в небольшой кабинет шефа, увешанный рисунками, схемами и таблицами, Алексей Никифорович заговорил совершенно о другом.
– Ансаныч, проходите. В последнее время вы по какой-то причине даже на планёрки не ходите. Это что, начало «звёздной болезни»? Почему вы себе это позволяете?
Андрей испытал нечто вроде облегчения.
– Кузнецов, выполняющий клинические исследования, ходит на планёрки, – ответил он. – Мне казалось, что этого достаточно…
– Вам казалось. А вы считаете нормальным, что я не знаю, что происходит у вас? Лаборатория – подразделение клиники! Проводите эксперименты, от вас уходят сотрудники, а вы даже не ставить меня в известность?!
– Но мы с вами утвердили план работы, – воскликнул Андрей. – Впрочем, если нужно, я буду приходить на каждую планёрку.
– Сделайте одолжение, Ансаныч! Ваша лаборатория создана для того, чтобы улучшить работу клиники! Улучшить, а не затруднить и не ухудшить! Не забывайте этого. – Профессор строго взглянул на Андрея, потом, видимо, решив, что этого выговора ему достаточно, сменил тон: – Да вы проходите, проходите! Присаживайтесь.
Алексей Никифорович по телефону пригласил к себе доцента клиники.
– Мирра Абрамовна, вот и нашёлся наш Ансаныч! А вы думали, что он из города уехал! Зайдите, посмотрите на него. Живой-здоровый и вполне работоспособный.
– Добрый день, Андрей Александрович, – поздоровалась входящая в кабинет профессора седая женщина в нейлоновом халате, из кармана которого торчал хромированный молоточек для проверки рефлексов. – Я вас целую вечность не видела!
– Я ему уже наше общее «фэ» высказал. Теперь давайте по делу, – прервал её профессор.
– По делу, – сразу же изменила тональность разговора Мирра Абрамовна. – В следующую пятницу состоится учёный совет, на котором будет отчитываться и наша клиника по итогам полугодия.
– Но я же никакого отношения к учебному процессу не имею! – воскликнул Андрей.
Изотов возразил:
– Ансаныч, я же вам только что говорил, что вы – функциональное подразделение клиники. На учёном совете могут возникнуть вопросы, на которые придётся отвечать вам.
– Подготовьтесь, – добавила Мирра Абрамовна. – Вопросы могут быть совершенно различными… Например, как дела с выполнением плана научной работы или в какой степени готовности кандидатская вашей подопечной Дарьяловой.
Андрей подумал: «Вот и началось. »
– Дарьялова в лаборатории уже не работает, – проговорил он глухим голосом.
Алексей Никифорович неожиданно вмешался, перебив Мирру Абрамовну, сказал, что Дарьялова заканчивать работу будет под его руководством.
– Но как же так. – удивилась Мирра Абрамовна.
– И хватит об этом, – строго заключил профессор. – Бывают ситуации, когда люди не срабатываются. Надежда Павловна сейчас – ординатор клиники. И на учёном совете на этот вопрос отвечу я.
– Так я всё-таки не понял, что мне готовить к учёному совету? – спросил, вставая, Андрей.
– Первым будет выступать профессор Бухановский Александр Олимпиевич, – пояснила Мирра Абрамовна. – У них в психиатрии много проблем. И речь будет не только об учебном процессе…
– Скорее, и вовсе не о нём, – добавил Алексей Никифорович. – Потом выступлю я. Вы будете на подхвате, если будут вопросы, касающиеся вашей лаборатории.
– Ясно, – сказал Андрей.
– А теперь скажите, – продолжал профессор, – кого вы поставите на место Надежды Павловны?
– Я думал – Горскую. Умная, скромная, работящая… Да и в лаборантках засиделась.
– Я не против. Но без лаборантки вам будет трудно.
Профессор был вполне доволен таким выбором.
– А у меня есть девочка, которую могу рекомендовать на место Горской, – сказала Мирра Абрамовна. – Медсестра физиотерапевтического отделения городской больницы. Живёт в нашем доме. Хорошая, спокойная. Сыну десять лет. Муж работает учителем в школе.
– А почему она уходит из городской больницы? – спросил профессор.
– Я же сказала: живёт в нашем доме, а это в десяти минутах от клиники, больница же, в которой она работает, в Западном микрорайоне. Час – на работу, час – с работы.
– Ладно, – сказал профессор, – присылайте свою знакомую. Хочу с нею поговорить. И Ансаныча приглашу, чтобы он познакомился.
На том и закончилась беседа в кабинете профессора.
Придя в лабораторию, Андрей попросил Любовь Михайловну приготовить слайды для демонстрации в Мюнхене. Выбрав несколько наиболее подходящих, он снова и снова перечитывал вариант доклада, имея в виду, что если в Мюнхене будут специалисты, то здесь на учёном совете будут врачи различных специальностей и разбираться в тонкостях им будет трудно. «Нужно говорить достаточно доступно, чтобы они во время моего выступления не заснули», – подумал Андрей.
Валентин, узнав, зачем Андрея вызывал шеф, посоветовал в докладе сделать акцент на клинические исследования.
– Кто там будет сидеть? – как всегда горячо начал Валентин. – Терапевты и хирурги, гинекологи и педиатры… Им до лампочки твои изыскания! А вот если показать, сколько исследований мы провели и скольким больным помогли поставить диагноз, – это они как раз поймут и оценят. Своеобразный пиар-ход, если хочешь, рекламная компания! Нужно рекламировать себя, тогда и спрос на нашу работу будет!
– Да ладно тебе, коммерсант! – отмахнулся Андрей. – Ты всё заботишься о том, чтобы не исчез спрос. Кончай! А то стал похож на свою жену…
– Не заводись! Я просто высказал своё мнение. А наши с тобой двойняшки никакого к этому отношения не имеют. Поступай так, как считаешь нужным. Ты же заведуешь лабораторией.

Через неделю в большой анатомической аудитории состоялся учёный совет медицинского университета. В аудитории, расположенной амфитеатром, собрались руководители клиник, разбросанных по всему городу. Многие из них встречались друг с другом редко, поэтому оживлённо беседовали, делились своими проблемами, шутили.
Профессор клиники госпитальной хирургии, весельчак и анекдотист, рассказывал смешные истории приятелю, детскому хирургу, и сам первый же громко смеялся, едва кивая головой здоровающимся с ним знакомым. Вокруг них уже собралась группа людей.
– «Рабинович, прогуливаясь по Ватикану, – рассказывал хирург, – обратил внимание на огромную очередь у одной из церквей. Поинтересовавшись, за чем стоят, выяснил, что – за местами в раю. Отстояв очередь, он зашёл и потребовал продать ему ад, причём целиком. Естественно, поначалу ему отказывали, но, подняв большой шум, он добился того, что папа лично отдал команду продать Рабиновичу за десять тысяч евро то, что он просит. Получив на руки индульгенцию с подписью и личной печатью папы о том, что весь ад целиком продан ему, Рабинович обратился к людям, стоящим в очереди: «Всё! Стоять вам больше не за чем! Я выкупил весь Ад, теперь вам попасть кроме рая некуда! Можете расходиться. Места в раю сразу же перестали пользоваться спросом. Обеспокоенный Папа понял свою ошибку и обратился к Рабиновичу с просьбой продать ему Ад обратно. Рабинович подумал и начал торг с десяти миллионов»…
Смех, шутки, приветствия раздавались повсюду.
Наконец, к столу вышел ректор университета профессор Коваль Пётр Михайлович, постоял, вглядываясь в зал и ожидая, когда, наконец, присутствующие успокоятся, постучал ручкой о графин с водой, добиваясь тишины, и объявил заседание учёного совета открытым.
На повестке дна были две защиты кандидатских диссертаций, потом отчёт о работе клиники психиатрии профессора Бухановского и в заключение – отчёт о работе клиники нервных болезней профессора Изотова.
Всё было как всегда. Диссертанты выступали с докладами, демонстрируя всё, что они знают и умеют. Потом выступали оппоненты. Соискатели, как могли, отвечали на их замечания. Наконец, следовали вопросы членов учёного совета и других участников этого высокого собрания. И снова споры, советы, замечания, похвалы… Наконец, голосование, поздравления, цветы…
Андрей сидел почти на самом верху и практически не слушал, о чём говорили соискатели учёных степеней, незнакомые ему две молодые особы. Он думал о том, что хорошо бы написать программу, позволяющую значительно ускорить расшифровку электроэнцефалограмм. Таким образом, можно было бы освободить Валентина от однообразной и совсем не творческой работы и использовать его в экспериментальных исследованиях. Если бы Валентин вник в их работу, было бы здорово! Голова у него светлая, да и опыта ему не занимать…
Потом к трибуне вышел полный коротко подстриженный профессор психиатрии. Он говорил о выполнении плана работы со студентами. Потом о нуждах клиники, о том, что в каждом разделе медицины есть «болезни-золушки», которыми специалисты не любят заниматься. Бухановский напомнил, что истерией, неврозом занимаются все кто попало: терапевты, неврологи, кардиологи.
– А есть, – сказал Александр Олимпиевич, – психиатры, чья обязанность лечить этих больных. И вообще, последние данные литературы говорят, что не всё так просто. Тут уже не до так называемой малой психиатрии!
Мы привыкли считать, что мозг управляет нашим телом, отвечает за наше сознание, эмоции. И вообще – это, собственно, и есть то, что мы считаем человеком. Но вот в литературе появились сенсационные сведения о том, что полиция в Майами арестовала человека, у которого отсутствует больше половины черепа. Человек этот оказался типичным по поведению правонарушителем, и с ним не возникло никаких проблем ни при аресте, ни при заполнении документов и проведении формальностей в участке. Он назвал своё имя, послушно сфотографировался и оставил отпечатки пальцев.
Описан также случай шестнадцатого века, когда анатомировали мальчика, скончавшегося спустя три года после тяжёлой травмы черепа. При вскрытии у него не нашли мозга. Как же он прожил эти три года?
Ряд учёных полагает, что существует так называемый «брюшной мозг». И действительно, в желудке и кишечнике нервных клеток куда больше, чем в спинном мозге.
Выступление профессора Бухановского вызвало большой интерес. Ему задавали вопросы. Кто-то высказал предположение, что это – обыкновенная журналистская «утка».
Андрей был знаком с этой статьёй и подумал: «А что, если снять биотоки с брюшной полости, а потом отфильтровать наслаивающиеся биотоки печени, поджелудочной железы, кишечника. » Он не успел додумать эту мысль, так как к трибуне вышел Алексей Никифорович Изотов, пользующийся большим авторитетом в учёном сообществе города. Он рассказал о том, как в текущем году построен учебный процесс, сколько защищено кандидатских диссертаций. Обратил внимание на то, что врачи клиники работают в тесном сотрудничестве с врачами лечебной сети. И под конец сообщил, что на базе клиники создана лаборатория по изучению биоэлектрических процессов мозга.
– Заведующий лабораторией здесь? – спросил ректор.
– Здесь.
– Так пусть он выйдет и расскажет нам, чем занимается его лаборатория, что они уже успели сделать. А вы, Алексей Никифорович, присядьте пока…
К трибуне вышел Андрей. Он не волновался, спокойно рассказал, когда была организована лаборатория, чем оснащена, какими штатами располагает. Рассказал и о том, что одна группа сотрудников занимается клиническими исследованиями для нужд клиники. Лаборатория проводит и обследование неврологических больных города и области. Другая группа сотрудников занимается экспериментальными работами.
Андрей думал, что уставшие члены учёного совета не станут его терзать вопросами, и краткое своё выступление завершил традиционной фразой:
– Если будут вопросы, я постараюсь на них ответить.
Первым вопрос задал сам председательствующий:
– Вы могли бы в общих чертах охарактеризовать свой метод исследования, чтобы присутствующим было понятно, чем занимается ваша лаборатория? И подробнее остановитесь на своих экспериментальных работах.
Андрей взглянул на своего шефа, сидящего в первом ряду, но тот лишь одобрительно улыбнулся, словно подсказывая: «Говори проще. Они всё равно ничего не поймут!»
Мартынов кивнул и начал своё выступление:
– Электроэнцефалография изучает закономерности суммарной биоэлектрической активности мозга, отводимой с поверхности кожи головы. Это чувствительный метод исследования, отражающий малейшие изменения функции коры головного мозга и глубинных мозговых структур, обеспечивая миллисекундное временное разрешение, не доступное другим методам исследования мозговой активности…
Он рассказывал о методике исследования, ссылался на литературу, проводил сравнение с электрокардиограммой. Показывал слайды.
– Регистрация биотоков производится через специальные электроды, подключённые к усилителю, – говорил Андрей. – Запись потенциалов осуществляется относительно нулевого потенциала, за который, как правило, принимается мочка уха.
– Что вы нам здесь начальный курс электрофизиологии читаете!? – воскликнул высокий рыжеволосый мужчина. – Лучше расскажите, что за эксперименты вы ставите? И допустимы ли вообще эксперименты над больными?
Андрей был готов к таким выпадам и спокойно продолжал:
– Мы стимулировали кору головного мозга при помощи коротких магнитных импульсов. Это не сопряжено с болевыми ощущениями и поэтому применяется в качестве диагностической процедуры в амбулаторных условиях. Вокруг электромагнитной катушки во время прохождения в ней тока высокого напряжения возникает магнитное поле, позволяющее стимулировать кору головного мозга…
Гул в аудитории стих. Все стали внимательно прислушиваться к этому высокому увальню, который не смутился даже тогда, когда сам Иван Афанасьевич Матвеев, известный кардиолог, попробовал его «поставить на место». Шутка ли: возражать самому Матвееву.
– Магнитоэнцефалография позволяет измерять магнитные поля, возникающие вследствие электрической активности мозга. Для измерения используются высокоточные сверхпроводниковые квантовые интерферометры. Метод широко используется для диагностики рассеянного склероза, болезни Альцгеймера, шизофрении и многих других заболеваний.
– Это мы знаем! Но лично меня интересует, какие эксперименты делаются в вашей лаборатории? – не унимался Матвеев.
– Мы перед собой поставили сложную задачу: определить, как изменяются биоэлектрические показатели при мыслительной деятельности мозга, и предпринять попытку расшифровать эту деятельность по энцефалограмме. Нами получены первые результаты, после чего мы попытались усложнить задачу и записали биоэлектрические процессы в мозгу с расстояния полутора метров! Теоретически проблема решена. Необходимо лишь усовершенствовать усилители, передающие сигналы, и расширить возможности адаптера, позволяющего считывать мысли, выраженные на различных языках. Над этой проблемой работает Любовь Михайловна Горская.
В зале поднялся шум. Кто-то одобрительно восклицал:
– Ну, молодцы! Это ж надо! Считывать мысли!
Другие возмущались, считая работы лаборатории – напрасной тратой времени и средств.
Андрей другой реакции и не ожидал. Чтобы задавать вопросы по теме, нужно что-то в ней соображать, а просто так спрашивать, лишь бы только вякнуть, здесь не принято. Люди собрались серьёзные и пустяками заниматься не будут.
Первым встал с места профессор-анатом Фёдор Гаврилович Чехардин. Он прошёл к трибуне, обвёл ироническим взглядом собравшихся и, словно бы размышляя вслух, сказал:
– Ну, послушали мы тут это всё, ну, подивились… Ну, а дальше-то, с позволения сказать, что?
Андрей не растерялся:
– Это вы мне такой вопрос задаёте?
Чехардин успокоил его умиротворяющим жестом ладони.
– Правду слушать про себя никому не хочется, а я, вы уж меня извините, – он опять обвёл взглядом присутствующих, давая понять, что его извинение относится ко всем в этом зале, – привык правду-матку рубить. Приятна она кому-то или неприятна. Специальность, видите ли, у меня такая.
– Иными словами, – сказал Андрей с еле сдерживаемым гневом, – вы меня хотите в чём-то упрекнуть?
Чехардин насмешливо посмотрел на него и проговорил с улыбочкой:
– А вы, уважаемый коллега, умерили бы свою гордыню да послушали бы, что вам говорят старшие!
– Я слушаю.
– Вижу, как слушаете! Я ещё ничего не сказал, а вы меня уже разорвать готовы. У вас на лице всё написано!
– Фёдор Гаврилович! – одёрнул его председательствующий. – Ближе к делу!
– Уважаемые коллеги! Двадцатый век стал веком невиданного размаха всевозможных фальсификаций. Они происходят во всех науках, даже в математике. Казалось бы, дважды два – четыре, и что там такого можно сфальсифицировать? Но ведь умудряются же! Но когда такие вещи происходят в медицине, когда кто-то изобретает эликсир молодости, таблетки от рака или мазь от СПИДа, а другие начинают читать мысли на расстоянии, – это, знаете ли, становится опасным. Ещё недавно мы слышали про Мессинга, Кашпировского, Чумака, Джуну, Вангу, и прочих, и прочих! Когда же это кончится?! Это же лженаука! Неужели не ясно?!
Он вернулся на своё место и стал о чём-то возбуждённо говорить соседу.
– И что дальше? – спросил Андрей.
Тот вскинул голову и устало сказал:
– Да нет, ничего! Продолжайте в том же духе, продолжайте! Отечественная наука ещё и не через такое проходила. У нас были и Лысенко, и Мичурин. Боролись с Вирховом, Вейсманом…
– И объявляли кибернетику с генетикой лженауками, – вставил Андрей, но анатом его не слышал и продолжал:
– Лженаука, знаете ли, живуча, как зараза…
На какое-то время в зале воцарилась гробовая тишина, а затем кто-то громко сказал густым басом:
– А ведь и в самом деле – что вы нам тут рассказываете? Если приборы высокой чувствительности ещё не изобретены, если вы ещё не научились как следует отсеивать лишние шумы, зачем поднялись на эту высокую трибуну?
Андрею казалось, что всё сейчас происходит не с ним, а только снится ему. Он спросил:
– Я так понимаю, вопросов ко мне больше нет?
Чехардин никак не мог успокоиться и выкрикнул с места:
– Хлестаковщина всё это! Я и то могу, и это могу. Результатов на копейку, а шуму на миллион!
Но тут встала с места профессор-педиатр, женщина средних лет, и воскликнула:
– Да что вы все ополчились на Мартынова!? Он честный и умный специалист – я его давно знаю! И проводит совершенно поразительные эксперименты. Если хотите знать, его ждут великие открытия! А вы его высмеиваете! Да что ж вы делаете? Так в своё время высмеивали Джордано Бруно и Галилея…
Но лысый толстяк, доцент кафедры неорганической химии, воскликнул:
– Василиса Петровна! Вечно вы со своим либерализмом!
Во время этой перепалки ректор молча наблюдал за происходящим. Потом встал и громко произнёс:
– Что за базар? Вы, Фёдор Матвеевич, хотели высказаться?
– Нет, – стушевался химик.
– Тогда не шумите, – резко сказал Пётр Михайлович. – Не на базаре.

После краткого резюме, председатель закрыл учёный совет, попросив Андрея Александровича задержаться.
Андрей ожидал, что ректор в его адрес выскажет то, чего не хотел говорить прилюдно, но он улыбнулся и попросил через полчаса зайти к нему.
– Нужно поговорить, – бросил он, будучи уверенным, что Мартынов придёт вовремя.
Идти в лабораторию, а потом в административный корпус к ректору не было смысла, Андрей уселся за стол в опустевшей аудитории и стал перебирать бумаги. Ему хотелось набросать аргументы, которые, если потребуется, он выложит ректору в пользу продолжения экспериментов. Конечно, он устал, хотелось скорее прийти в свою холостяцкую берлогу, выпить стопку коньяку и лечь спать. Но он был уверен в своей правоте.

Через полчаса Андрей был в приёмной ректора.
– Мартынов Андрей Александрович? – спросила пышная дама с большими янтарными бусами и двойным подбородком.
– Он самый…
– Вас ждут, – сказала дама, открывая дверь. Это было высшее проявление внимания к персоне, входящей в ректорский кабинет.
Андрей вошёл и с трудом среди шкафов с книгами и полированных столов нашёл в огромном кабинете ректора. Увидев Мартынова, тот встал и, доброжелательно улыбаясь, вышел из-за стола.
– Чай? Кофе?
– Нет, спасибо, – улыбнулся Андрей.
Только теперь он увидел, что за столом сидит ещё один человек. Неприметное лицо. Серый костюм, сорочка и серенький галстук. Чуть курносый нос и серые, под цвет костюма, глаза.
– Разрешите вас познакомить, – сказал, словно спохватившись, ректор. – Мартынов Андрей Александрович, заведующий лабораторией электробиологических исследований. А это… – Он на секунду запнулся, словно испытывая затруднение в том, как представить его Мартынову. – Кедров Станислав Петрович…
Андрей Александрович и Станислав Петрович обменялись рукопожатием.
– Я, собственно, пригласил вас, Андрей Александрович, – сказал ректор, – чтобы предупредить: с этой минуты, как я понимаю… – Он нерешительно взглянул на серого человека. – Ваши работы становятся секретными.
– Как это? – не понял Андрей. – Мой доклад внесен в программу международной конференции в Мюнхене. Через месяц я туда должен лететь. С таким трудом получил визу, так ждал этой конференции…
И в этот момент заговорил серый человек. Как оказалось, и голос его был серым, без эмоций, без модуляций, словно это говорил не живой человек, а робот.
– Мы понимаем ваше удивление, но разговор о введении секретного статуса несколько преждевременен. Сегодня двадцать пятое января. Тридцатого, в понедельник, здесь же в кабинете ректора состоится закрытое совещание специалистов, на котором и будут решены эти вопросы.
– А кто будет решать? Будет ли в решении этого вопроса участвовать мой руководитель профессор Изотов? Каким образом это может повлиять на судьбу лаборатории? Наконец, как говорил мой знакомый одессит, что мы с этого будем иметь?
Андрей был раздосадован и не представлял, как относиться к словам этого серого человека, тем более что понял: в этих вопросах не ректор, а именно тот – главный!
– Ну, что ж, – улыбнулся Станислав Петрович. – Это ваше право – получить ответы на поставленные вами вопросы. Отвечу кратко: мы находим ваши исследования весьма интересными и важными для страны. Нам нужно развёрнутое заключение специалистов. Если наши предположения подтвердятся, вашу тему действительно засекретят, лаборатории придадут иной статус, выведут из подчинения клинике. А это означает и иное финансирование, и всё, что за этим следует: зарплаты, штаты, оборудование… Также будет решён вопрос и о том, какой доклад вам нужно делать в Мюнхене. Никто не собирается препятствовать вашей поездке в Германию. Но свои секреты мы должны охранять. Надеюсь, вы меня поняли.
Такой длинной бесцветной речи Андрею ещё не приходилось слышать, и он, обескураженный, лишь спросил:
– Что я должен подготовить к понедельнику?
– Никакого доклада готовить не нужно. Беседовать с вами будут специалисты, которых мы пригласим из Москвы. Вас поймут… – сказал Кедров. – Хорошо, что коллеги вас не поняли и, судя по всему, не оценили проекта, который вы затеяли. Было бы хуже, если бы ваш доклад вызвал всеобщую заинтересованность.
– Но вы слышали, как меня ругали! – заметил Андрей.
– Вот и прекрасно, – рассмеялся Кедров. – Пусть продолжают думать, что вы занимаетесь ерундой. Мы заинтересованы, чтобы вы не распространялись о своей деятельности.
Когда говорил этот серый человек, ректор безучастно сидел за столом и делал вид, что чем-то занят.
Мартынов уже направлялся к выходу, когда Кедров задал ему совершенно неожиданный вопрос:
– Как вы думаете, Андрей Александрович, будет ли когда-нибудь изобретён сканер, который можно было бы дистанционно навести на человека – точно снайперскую винтовку! – и считать его мысли?
– Будет, – уверенно ответил Андрей.
– Когда? – тихо спросил Кедров.
Андрей пожал плечами:
– Лет через сто.
Кедров тяжело вздохнул и проговорил с горьким смешком:
– Значит, через пятьдесят.
– Я же сказал, через сто? – удивился Андрей.
– Все самые невероятные предвидения непременно сбываются, – тихо и впервые обычным человеческим голосом произнёс этот странный человек. – И всегда – быстрее, чем мы думаем… Ну, хорошо, был рад с вами побеседовать и надеюсь на, что всё, сказанное здесь, останется между нами. Ждём вас в понедельник в это же время.

6. Ранним утром в субботу Андрей на своей видавшей виды «семёрке» проехал по Аксайскому мосту через Дон и, свернув на Волгодонск, направился к престарелым родителям в Весёловский район Ростовской области, на хутор Зелёный.
Небо стало светлеть, но было ещё темно, и свет фар выхватывал из мрака то силуэты деревьев, то одинокие строения, а за окном машины белели покрытые снегом степи.
Хутор раскинулся на левом берегу Манычского водохранилища. Два десятка домов, магазин, начальная школа, фельдшерский пункт да правление некогда процветавшего рыбколхоза. До райцентра – десять километров.
Андрей ехал и думал, что ещё сравнительно недавно табун металлических коней был невообразимой роскошью. Мальчишками они высыпали на улицу, завидев вдалеке облачко пыли от «Победы» председателя рыбколхоза. Шутка ли, говорили друг другу ребята, – дом на колёсах. Если нужно переночевать, сиденья опускаются, и получается прекрасная кровать. А станет холодно, можно и печку включить. Да и скука не страшна: всегда можно по радио послушать и музыку, и новости.
Личный автомобиль был роскошью и свидетельством состоятельности. Сегодня же чуть ли ни в каждой семье автомобиль, а то и два. И стоят они прямо на улице, и никто уже не консервирует их на зиму, не красит днище, чтобы не заржавело… Жизнь стала другой!
Андрей, правда, никогда бы не смог приобрести себе машину. Зарплаты едва хватало на оплату коммунальных услуг и скромное питание. Ходил в джинсах и свитере. Вместо пальто – куртка и ондатровая шапка, которую когда-то ему пошил отец. Старенький костюм ещё институтских времён уже мал. Если бы не случай, он бы никогда этой «Ласточки» не имел. Но старший брат Николай купил пару лет назад прекрасный кроссовер Nissan X-Trail, и свою старенькую «семёрку» отдал Андрею.
– Гонять на ней не будешь, – сказал он, – но она у тебя ещё походит. Бери, а то родители извелись, когда тебя долго не видят. Будешь приезжать к нам из своего Ростова, дохтур, чтоб ты жил сто двадцать лет!
Николай – каменщик. Работы было много: люди строились. Рядом с отчим домом построил свой, в два этажа. А в свободное время, как и многие в станице, рыбачил и сдавал рыбу и раков перекупщикам.
Семья у Николая небольшая: жена Валентина, работающая бухгалтером в райцентре, и двое сыновей – Иван недавно женился и уехал в Сальск, а восемнадцатилетний Васёк служил в армии.
С родителями же остался жить средний брат, Григорий. Он с женой и детьми занимали полдома, во второй – доживали свой век родители: Александр Александрович, сухопарый седой старик с обветренным морщинистым лицом и хриплым голосом, и Наталья Михайловна, полная улыбчивая старушка.
Григорий окончил педагогический институт в Ростове и привёз оттуда свою Веру. Жить на съёмной квартире в городе и влачить жалкое существование на нищенскую учительскую зарплату они не захотели. Николай помог брату пристроить к дому две небольшие комнатки и веранду. Их дочь Василиса вышла замуж и жила в районном центре.

Шоссе в такую рань было свободным, но Андрей ехал осторожно, так как утром подморозило, дорога была скользкой. Да и опыт водительский у него был небольшой. В Ростове он машиной практически не пользовался. Его дом был в семи минутах ходьбы от работы. «Ласточку» свою держал в пустующем гараже приятеля.
От Ростова до хутора – сто пятьдесят километров. Доехав до поворота, Андрей свернул с Волгодонской трассы направо в сторону посёлка Весёлого. Здесь он оканчивал школу. Из хутора детей и работников каждое утро сюда привозил специальный автобус, а в четыре отвозил обратно.
Шоссе стало уже, а снежные заносы мощнее. В такую рань машин мало, снег лежал ровным покрывалом, кое-где заметая границы дороги. Но Андрей эти места знал хорошо и ехал уверенно. Вглядываясь в снежную даль, размышлял о том, что недавно произошло.
«Быть самостоятельным, – думал Андрей, – хорошо, но при этом добавляется много новых функций. Одно дело – жить под крылом клиники. Другое – выделиться в самостоятельное учреждение да ещё находиться под строгим наблюдением «серого» человека… Конечно, финансирование будет иным, зарплаты побольше, но не потеряем ли мы свободу?»
Размышления прервала призывная мелодия мобильного телефона. Андрей на скользкой дороге не рискнул на ходу говорить по телефону. Он осторожно съехал на обочину и заглушил двигатель.
– Да, – сказал он в трубку, пытаясь рассмотреть, кто ему звонит. Номер был незнаком.
– Андрей?
Он узнал голос жены, и настроение сразу испортилось.
– Я тебя слушаю, – сказал он холодно.
– Слышала, ты получил повышение по службе. Поздравляю!
– Спасибо. А почему до сих пор ты не прислала нотариально заверенное согласие на развод? – спросил он, давая понять, что никакого примирения быть не может.
– Я не знала, что тебе это срочно нужно,– ответила Ирина.
– Ты деньги получила? Что тебе ещё?
– А я передумала расходиться… Скучаю по Ростову…
Андрей не верил ни единому её слову.
– Поезд ушёл. Я живу в гражданском браке…
– Чего ты врёшь? Я же знаю, что ты прогнал свою аспиранточку и теперь один!
– Твои сведения устарели. Я не переношу одиночества.
Подумал, что информация у сестричек поставлена хорошо.
– И кто у тебя сейчас? – недоверчиво спросила Ирина.
– Какая тебе разница? Женщина, которую я люблю!
– А ты не боишься, что тебе пришьют аморалку? Развода у тебя нет, а многожёнство у нас запрещено!
Ирина словно издевалась.
– Мы с тобой давно не имеем ничего общего, и я ничего не боюсь. К тому же сейчас нет парткомов, так что жалуйся!
Андрей начинал закипать, но старался не поддаваться на провокации. Помолчал. Молчала и Ирина.
– Так чего ты звонишь? Как там Машенька? – спросил он, теряя терпение.
– О Машеньке вспомнил! А поздравить с Новым годом забыл!
– Она достаточно взрослая, могла бы и сама отцу позвонить. А тебя я не собирался поздравлять. Ты для меня – моё страшное прошлое, и я не хочу тебя ни слышать, ни видеть!
Он отключил телефон и закурил.
По дороге прошла грузовая машина, подняв за собой облако снежной пыли. Сердце бешено заколотилось, он представил, что сейчас Ирина снова позвонит ему. Но после промчавшегося грузовика стало тихо, слышно было лишь, как бьётся сердце. Кругом раскинулась зимняя степь, машина прижалась к краю дороги, как маленький домик, затерявшийся в огромном холодном мире. Создавалось впечатление полного одиночества.
– Какие глупые мысли приходят мне в голову! – вслух сказал Андрей. – Я не один на этом свете, и жизнь прекрасна!
Погасив сигарету, он завёл машину и выехал на дорогу. До отчего дома осталось километров двадцать пять.

Подъезжая к дому, он увидел отца. Александр Александрович деревянной лопатой расчищал дорожку от снега.
– Сынок! Хорошо, что приехал. Отворяй ворота и заводи свою «Ласточку» во двор.
Старик отложил лопату в сторону, прошёл к веранде, снял с гвоздика ключ от ворот и передал сыну.
– А мама где? – спросил Андрей.
– В кухне. Где ж ей быть?
Андрей поставил машину, закрыл ворота.
– Гриша с Верой уже ушли на работу? – спросил он.
– Ушли. Сегодня суббота, к двум вернутся.
– Много работают.
– Работают… – неопределённо ответил Александр Александрович, снова берясь за лопату, но Андрей отобрал её и быстро стал счищать снег с дорожки от дома к калитке.
– Работают, работают, а получают – стыдно сказать… – ворчал Александр Александрович. – Так они ещё и уроки дают дома. Репетиторством теперь это называют. Гришка по физике, а Вера по химии натаскивают ребятню. Нет, скажи ты мне, кому это нужно: уезжать из дому, пять лет жить по углам, а потом шиш получать?!
– А Николай? – спросил Андрей, желая отвлечь отца от мрачных мыслей.
– С утра на воду пошёл. Хотел на утренней зорьке посидеть. Всю неделю работает, о рыбалке только мечтает. Теперь к вечеру придёт. Ты проходи в дом, а я здесь закончу и тоже зайду…
– Ладно, батя. Пойду с мамой поздороваюсь…
Через час они уже сидели в кухне за столом и завтракали. Александр Александрович перед едой выпил рюмку сливянки «для аппетита».
– Тебе не предлагаю, – сказал он сыну. – Знаю, что ты – противник этого. А я привык к Вериной сливяночке. Чего же мне на старости лет свои привычки ломать?! Будь здоров, сынок!
Он выпил и принялся за еду.
– Ты ешь, ешь, – приговаривала Наталья Михайловна, накладывая Андрею в тарелку картошку и подвигая к нему блюдо с жареной рыбой. – У себя небось и не завтракаешь вовсе. Видела, как ты кофею пил да соску сосал – вот и весь твой завтрак… Бросил бы уже курить.
– Отпуск у тебя когда? – спросил Александр Александрович.
– Не знаю, батя. Сейчас не до отпуска. Скоро на конференцию в Германию поеду.
– В Германию?! – удивилась Наталья Михайловна, с обожанием глядя на сына. – Сколько же на это денег нужно?
– Так за государственный счёт. Дорогу оплатят, проживание, да ещё и суточные дадут.
– Тогда нормально, – кивнул отец. – Тогда хошь в Германию, хошь в саму Зимбабве можно ехать, коль за государственный счёт!

Александр Александрович всю жизнь прожил на своём хуторе. Покидал его редко. Работал в рыбколхозе, а в последние годы на рыбалку ходил сам. Из города к нему приезжали перекупщики, и он им продавал улов. Тем и жили.
Много никогда не пил. Любил в свободное время посидеть с гармошкой или посмотреть телевизор. Только когда у него было свободное время?! Дом требовал рук. Нужно было то крышу починить, то уголь привезти. А то – лодку подкрасить, снасти в порядок привести… А в последнее время и у него, и у Натальи Михайловны здоровье стало сдавать. У неё давление зашкаливало, поясница болела, ноги… У него – «мотор барахлил». Руки стали дрожать. Теперь он понял справедливость поговорки о том, что старость не радость, а большая гадость. Но больше всего он боялся быть сыновьям обузой. Потому жаловался редко и старался всё делать сам. Любил пошутить.
– Был недавно у нашего фельдшера, Фёдора Матвеича, – рассказывал отец. – Ну, ты, конечно, его помнишь. Думал, что конец мой пришёл. Но Матвеич дал мне какую-то мазь. «Поживёшь, говорит, старик! И жить будешь долго… в памяти людей!» А сам улыбается, старый хрен, показывает свои гнилые зубы…
Нужно сказать, что Александр Александрович и Наталья Михайловна вырастили прекрасных сыновей, которые не забывали родителей, помогали чем могли. Теперь на рыбалку на старенькой моторке выходил Николай. Рыбы всем хватало.
После завтрака Андрей пошёл в машине, вынул из багажника саквояж с гостинцами. Матери привёз оренбургский пуховый платок, отцу – тёплые, на меху, ботинки. Мать тут же накинула платок на плечи и, счастливая, поцеловала сына.
– Спасибо, сынок! Ко времени, а то мне почему-то всё время зябко. Вроде и тепло дома, а меня знобит. А платок будет согревать…
Наталья Михайловна, как и муж, всю жизнь прожила на хуторе. Пару раз ездила в Ростов, где ей делали операцию по поводу холецистита. И сейчас строго соблюдала диету, рекомендованную врачами. Ела мало, работала много, но, несмотря на это, в последние годы стала полнеть. Андрей из города привёз электронные весы, но Наталья Михайловна взвешивалась неохотно.
– Зачем мне? – говорила она с огорчением. – Только расстраиваюсь. Когда не знаешь, лучше спишь!
Александр Александрович примерил ботинки.
– Как, батя, – спросил Андрей, – подошли?
– Угадал, Андрюха, – довольный, сказал отец. – В самый раз!
Он прошёлся по кухне, демонстрируя обновку.

В третьем часу приехали Григорий и Вера. Поздоровались, обнялись. После обеда братья вышли на веранду.
– Как ты? – спросил Андрей, закуривая.
– Живём… – ответил, улыбаясь, Григорий. – Чтобы как-то увлечь ребят, я им рассказываю о космосе, об образовании Вселенной. Популярно, конечно, в общих понятиях. Подробнее и сам не знаю.
– А как относится к твоим рассказам церковь?
– Никак! Есть, конечно, и такие, что верят в то, что Бог за семь дней создал мир. Но и они слушают с интересом.
– Что ж ты им такое рассказываешь? – улыбнулся Андрей. – Известно, что и выдающиеся учёные, например Иван Петрович Павлов, были верующими. Мир непознаваем. Помнишь, сократовское: «Я знаю, что ничего не знаю»? Считали, что разум человека не может постичь то, что сотворено Богом. Да и Эйнштейн…
Григорий взглянул на брата. Он любил с ним спорить.
– Эйнштейн не признавал наличие Бога, говорил о космическом религиозном чувстве, – сказал он.
– Ладно… Не заводись! – остановил его Андрей. – Лучше скажи, не хочешь ли в Ростов перебраться?
– Привыкли мы к нашей жизни. Ничего не хотим менять. Да и Мишутка к бабушке привык. И она без него не может. То и дело ездит к ним, с внуком возится. А что касается Вселенной, то ты прав, мир бесконечно сложен.
Григория хлебом не корми, дай только поговорить на такие темы!
– Ну, это уже философия, а я занимаюсь конкретным делом…
Андрей признавал, что Григорий в этих вопросах более компетентен, и хотел с ним посоветоваться относительно своей новой идеи, но во двор вошла соседка и, увидев их в окне веранды, радостно улыбнулась. С Марией Андрей был хорошо знаком. Когда-то учились в одном классе. Даже сидели за одной партой. Он тайно любил девушку, но Василий Гончаров, их одноклассник, был более расторопным и сразу же после получения аттестата повёл её под венец. Мария работала в поселковом ателье, прекрасно шила и пользовалась большим авторитетом у местных модниц.
– С приездом, Андрюша, – сказала Мария. – Вера дома? – спросила она у Григория.
– Дома, дома. Где ж ей быть? – ответил Григорий. – Входи!
Мария вошла в дом, а Григорий сказал Андрею:
– Подружка Веры. Что-то ей шьёт.
– Она мало изменилась. Всё такая же статная, красивая. Так и не вышла замуж? – спросил Андрей.
– Нет. За алкаша выходить не хочет, а где сейчас искать другого? – сказал Григорий и вдруг подумал: «Вот бы Андрюху к Марии пристроить! – Но потом отбросил эту мысль: – Не маленькие, сами разберутся…»
Несколько лет назад муж Марии пошёл в марте ловить рыбу. Лёд был тонок, но разве отговорить упрямого и уже принявшего на грудь Василия?! Лёд треснул, и незадачливый рыболов провалился в воду… Долго его потом искали. Нашли случайно дней через десять. Так Мария стала вдовой. Хорошо, что сыновей они с мужем успели поставить на ноги. Один работает на атомной станции в Волгодонске. Женат, растит дочурку. Второй вместе с сыном Николая служит в армии.
Андрей потушил сигарету и поёжился:
– Пойдём в дом, что ли. Холодно.
Они вошли в большую комнату, служащую гостиной, которую, по местному обычаю, называли залом.
Два окна, выходящие в сад, стол, покрытый плюшевой скатертью, большой диван, два кресла, телевизор…
На диване сидели Вера и Мария и о чём-то оживлённо разговаривали.
– Родители где? – спросил Григорий.
– Папаня сказал, что ноги болят, хотел полежать, а у мамани давление подскочило. Тоже ушла к себе, – ответила Вера, собирая разложенные на столе выкройки.
Мужчины сели, и Мария спросила:
– Как дела, Андрюша? Не женился ещё?
– Весь хутор знает о моих семейных делах? – Андрей с укором посмотрел на брата.
– А ты как хотел? – подтвердил с улыбкой Григорий. – Не чужие.
Андрей ещё острее почувствовал, что именно здесь он дома. Здесь – все свои.
– Да вот пока не нашёл похожую на тебя! – ответил Андрей, улыбаясь.
– Найдёшь! – воскликнула Вера. – Не старик ещё. А и чего её искать? Чем тебе Мария не люба? Только время зря теряете! Слава Богу, не маленькие, а в таком возрасте найти друг друга в толпе много труднее… как во Вселенной! Я правильно говорю, Гриша?
Она с воодушевлением смотрела то на подругу, то на Андрея.
Григорий кивнул.
– Мария никогда на меня даже не смотрела, – откликнулся Андрей.
– А что? Идея ведь прекрасная, – сказал Григорий. – Решайтесь. Свадьбу сыграем здесь же. Пусть батя с маманей порадуются, что и у тебя всё нормально. Ваш с Ириной развод они тяжело перенесли. У мамани давление поднялось, а у бати стали трястись руки. Как ты, Мария, на это смотришь?
– Ты, Гриша, всегда бежал впереди паровоза! – смутилась Мария. – Школу мы закончили больше двадцати лет назад. Разные у нас судьбы…
– Но всё-таки мы за это выпьем! А вдруг?! – Григорий был воодушевлён этой идеей. – Веруня, тащи мою заветную бутылочку!
Вера вышла и через минуту принесла бутылку вина «Букет Аксиньи» и коробку шоколадных конфет.
Григорий, разливая вино в фужеры, сказал:
– Шутки шутками, а мы вам желаем счастья!
– Чего ты молчишь, подруга! – подбодрила её Вера. – Андрей – нормальный мужик, не пьёт, не бабник…
– Что ты мне рассказываешь? – Мария подняла голову и внимательно взглянула на Андрея. – Знаю я Андрюшу. Но сказала же: судьбы у нас разные. Я – портниха, а он – врач, учёный.
Григорий встал, подчёркивая торжественность момента:
– И всё же за вас! Будьте счастливы!
Все выпили, закусили конфетами.
Потом Мария предложила Андрею прогуляться по хутору.
– Погодка там не очень-то прогулочная, – предупредила Вера, – если замерзнете, возвращайтесь. Дома-то теплее.
– Будет вам. – рассмеялась Мария. – Пойдём, Андрей, погуляем, а то здесь слишком жарко стало.
Андрей шёл по родному хутору и узнавал родные пейзажи. Ровная улица, добротные дома… Здоровался со встречными людьми, прекрасно понимая, что те думали, глядя на них с Марией. На душе было весело, но проверять, оглядываются ли им вслед, не хотелось.
Из окна дома, мимо которого они проходили, вдруг кто-то выглянул и тут же задёрнул занавеску.
– Это баба Нюра, – рассмеялась Мария.
– Антонова, что ли? – спросил Андрей. – До сих пор жива! И сколько же ей лет?
– Девяносто восемь! У нас долгожителей полно.
– Видно, климат хороший, – предположил Андрей.
– Климат-то хороший, – согласилась Мария, – да только не всем он идёт на пользу. Нашим мужикам точно вреден. Пьют беспробудно и мрут как мухи.
Мария рассказывала о своей жизни. Она любила свою работу, пользовалась успехом у местных модниц… А хуторяне оставляют всё и бегут в город. Работы нет. Живут тем, что выращивают на своих огородах да что поймают в Маныче.
Андрей показал на красивый двухэтажный дом:
– Что-то я не помню этого теремка. Ты гляди какой! Откуда он взялся?
Мария рассмеялась:
– Одни бегут от нас, а этот, наоборот, прибежал к нам.
– Прибежал? – удивился Андрей. – Откуда?
– Из Сальска. Купил старый домик с участком, построился и создал рай в отдельно взятом хуторе. Бизнесмен. Сергей Колганов, хороший мужик. И за мной пытается ухаживать…
– А ты что же?
– Думаю… Знаешь, привыкла собой распоряжаться сама.
Они вышли за пределы хутора и подошли к водохранилищу. Зима в этом году выдалась тёплая. Берег зарос камышом, и серая гладь воды ещё не покрылась льдом.
Андрей почему-то вспомнил, как восторгался поначалу Ириной. Но Мария была сделана из другого материала, простого и понятного. А Надежда. Ведь она так проникновенно говорила, так мечтала и так обволакивала романтикой и таинственностью. И что же? Не поторопился ли он? Вечно сначала сделает, а потом подумает…
Они вернулись на хутор, подошли к дому Марии. Видно было, что здесь жила хорошая хозяйка: участок огорожен добротным забором. Дом из красного кирпича, крыша из зелёной металлочерепицы. На участке фруктовые деревья, кустарники, огород.
Андрей вспомнил, что когда-то уже был здесь. Отмечали её день рождения, и она пригласила к себе весь класс. Тогда родители её жили здесь да и дом был не таким. Сейчас металлопластиковые окна, добротные двери, плитка, паркет…
Из окна открывался вид на водную гладь. Это было красивое зрелище.
Когда Мария внесла в комнату ароматно дымящиеся чашечки кофе, он остался безучастен к этим потрясающим запахам и сказал:
– Красивый вид из окна. У меня в Ростове совсем не такой.
– А ты приезжай сюда почаще, – улыбнулась Мария. – Садись пить кофе, а то остынет.

Вечером в связи с приездом Андрея к отцу на ужин пришёл Николай со своей женой.
Александр Александрович дал команду начинать торжественный ужин. Вера, спохватившись, тут же принялась разливать сливянку, которую готовила по особому рецепту. Когда она наполнила бокалы, Николай, следивший за её действиями, громко проговорил:
– Я так скажу вам, родные мои… – Он сделал эффектную паузу и хитро поглядел на всех. – Может, уговорим Андрюху переехать сюда? А что? В больнице врачей не хватает. Да и невеста есть. Что ещё нужно?
Андрей взглянул на отца, а тот, поняв, что хотел сказать старший сын, заметил:
– Мне, Андрюха, сказать по правде, твоя Ирина никогда не нравилась. Уж больно выпендривалась. А что я мог сделать? Ты бы разве меня послушался?
Андрей почувствовал в словах отца такую горечь, что ему стало больно на душе.
– А ты, батя, зря не сказал тогда.
Отец повернулся к матери:
– Вот, старая, я правильно рассуждал! То ли дело – Маруся! Я её с детства помню, она – нашенская.
Потом пели песни, и весь хутор знал, что к Мартыновым приехал сын из Ростова.
Вошёл сосед – Генка Михеев. Оглядев присутствующих, сказал:
– То-то слышу – шум у вас. Дай, думаю, загляну – не случилось ли чего…
Его пригласили к столу, поднесли чарку, и он удалился, предупреждая следующего «случайного прохожего, заглянувшего на огонёк»:
– Ты, Петро, тут не очень-то.
– Да мне бы только приложиться к Веркиной сливянке, и я тут же исчезну, – отвечал тот.
Ночь стояла безветренная, и воды водохранилища тихо плескали в берега хутора. Над водой раздавались лихие песни и уносились куда-то за тёмный горизонт.

По Дону гуляет, по Дону гуляет,
По Дону гуляет казак молодой.
В саду дева плачет, в саду дева плачет,
В саду дева плачет над быстрой рекой.

Поздно ночью, когда все разошлись, Андрею постелили на диване в зале.

Следующий день пролетел незаметно. От предложения братьев отправиться с ними на рыбалку Андрей отказался. Только поёжился от холода. Что за удовольствие?
– Нет, я лучше с родителями побуду, а то когда ещё увидимся?

В понедельник Андрей вышёл на работу. Как обычно поздоровался с вахтёром, прошёл в кабинет и стал готовить себе кофе. До начала рабочего дня оставалось ещё минут сорок.
Потом на планёрке обсуждали текущие дела. Валентин жаловался на загруженность. Обсуждали предстоящий эксперимент.
О том, что произошло в жизни Андрея, никто не знал, а сам он никому не говорил.
Часам к четырём собрался идти к ректору.
Валентин хотел было пойти с Андреем, но тот сухо сказал:
– Не суетись. Работай.

В кабинете ректора сидело четверо специалистов, приехавших из Москвы. Они расположились за длинным столом для совещаний. Здесь же был и «серый» человек, равнодушно поглядывающий на гостей. За своим столом сидел ректор. Он представил Андрея гостям и предложил начать заседание экспертной комиссии.
Андрей обратил внимание, что ни имён, ни должностей гостей из Москвы ректор не назвал.
Когда он кратко сообщил об эксперименте, воцарилась долгая и, как показалось ему, тягостная тишина. Москвичи смотрели на него так, словно бы не понимали: откуда он взялся?
Затянувшаяся пауза не понравилась Андрею, и он спросил напрямую:
– Я сказал что-то не то?
– Всё то, – ответил полный мужчина с узким болезненным лицом и седой козлиной бородкой. – Правда, хотелось бы самим посмотреть на ваше приспособление, увидеть записи биотоков мозга с дистанции полутора метров. Просто невероятно. Вы, мил человек, даже представить себе не можете, что это всё значит! Новое перспективное направление в науке, которое может иметь значение не только в здравоохранении…
– Наши приборы ещё очень малой чувствительности. Нужны сверхмощные усилители, современные компьютеры и, самое главное, нужны кадры…
Андрей понял, что москвичи заинтересовались его работой и именно сейчас самое время просить всё, что нужно для лаборатории.
– Сейчас главное, – продолжал он, – перевести интересующие нас кривые на язык человеческой речи. Если язык думающего человека будет не русский, то потребуется переводчик – это очевидно. Над таким переводчиком у нас работает Любовь Михайловна Горская.
– А если мы не знаем, на каком языке думает испытуемый? – спросил коротышка с большой головой.
– Тогда. мы бессильны, – Андрей развёл руками.
– Это – детали, – сказал мужчина с козлиной бородкой.
– Вообще-то это вопрос времени, – заметил ректор. Он считал своим долгом участвовать в обсуждении.
– Наука до сих пор ничего не знает о том, что касается взаимоотношения языка и мышления человека, – сказал хриплым голосом до сих пор молчавший мужчина. Он сидел и на листке бумаги рисовал мордочки. Одни его мордочки смеялись, другие – грустили. – Есть мнение, что люди способны думать не словами, а чем-то иным. Это просто мысли, которые не имеют ни подлежащего, ни сказуемого, ни отдельных слов. Представьте, что вы съели сладкую конфету. Вы что – непременно подумаете: «Ах, какая сладкая конфета»? А если вы окунулись в ледяную воду и почувствовали холод, если ударились локтем о стол, если впали в панику, если вам стало весело – вы просто чувствуете, и не обязательно словами. На свете есть телепаты, которые спокойно читают мысли человека на любом языке! Это подтверждает предположение науки о том, что весьма сложные мысли могут оформляться в сознании человека на какой-то основе, которая ничего общего не имеет с речью!
Андрей чувствовал себя совершенно подавленным. Фактически ему говорили, что всё, чем он занимается, – детский лепет. Человек может мыслить и без слов!
– О проблеме взаимоотношения языка и мышления я кое-что знаю, – сказал он тихо.
– Кое-что нам мало! – оборвал его мужчина с козлиной бородкой. – Нам подавай всё! – при этих словах он рассмеялся, и все присутствующие, словно по команде, рассмеялись тоже.
Андрей оглянулся на ректора. Смеялся и тот.
Видимо, этот человек возглавлял московскую делегацию экспертов.
А тот продолжал:
– Всё, что вы говорите, конечно же, очень интересно. Но у меня к вам такой вопрос, – он сделал паузу, и все присутствующие многозначительно замолчали, – а что, если всю вашу деятельность разделить на две части: одна половина ваших сотрудников будет изучать мысли человека, которые можно передать словами. Язык – это в принципе не проблема. Переводчиков найдём. Но вторая группа пусть работает над мыслями, которые не передаются с помощью слов, и это для науки пока тёмный лес. Все данные потом будут обобщены. И скажу прямо: вы подходите на должность координатора, если хотите, руководителя! Мы имеем хорошие отзывы о вас, а для нас важен моральный облик учёного, не только его знания и умения. Как вам такая идея?
– Да я с удовольствием, – тихо проговорил Андрей.
– Это означает, что штаты будут пересмотрены, материальная база лаборатории укреплена. Но это не самое главное. Лаборатория должна быть самостоятельной научной единицей и выйти из подчинения клиники нервных болезней. Я думаю, это понятно?!
Он посмотрел на ректора, словно отдавал ему распоряжение.
– Я готов, – подтвердил Андрей.
– Хорошо. Пока идите, – сказал мужчина с козлиной бородкой. – Мы вас ещё вызовем, да и сами зайдём в гости. Не прощаемся.

Когда Андрей вернулся в лабораторию, Валентин спросил:
– Что там было?
– Чего там только не было! – неопределённо ответил Андрей.
– Будут расширять? – с надеждой и даже как-то заискивающе спросил Валентин.
– Будут, – уверенно ответил Андрей, собираясь уйти в кабинет.
– Это самое главное, – сказал Валентин. – Хотя в нашей стране, где наука пребывает на голодном пайке, ничего неизвестно. Это не Запад, где на нужные разработки выделяют гигантские суммы. И они таки дают результаты, какие нам и не снились! А здесь учат нас работать! Лучше бы научились платить! Копейку добавят и скажут, что это расширение. И мы ещё должны радоваться!
– Что у тебя за презрение к российской науке? – удивился Андрей.
– О чём ты говоришь?! На сегодняшний день в мире присуждено пятьсот пятьдесят семь нобелевских премий, и американцы имеют их абсолютное большинство! Почему? Ты никогда об этом не задумывался? Россия же удостоилась лишь шестнадцати! – Валентин был возбуждён и старался фактами убедить Андрея в том, что здесь, в России, у науки нет никаких перспектив. Они есть только на Западе, и пока не поздно, нужно туда «линять»! – Ты вспомни, – продолжал он, распаляясь всё больше и больше, – как у нас объявили «лженаукой» генетику и кибернетику и отбросили страну в научное средневековье. Мне довелось читать стенограммы сессий Академии Наук. Только один академик бросил открытый вызов мракобесию.
– Кто эта белая ворона? – спросила Любовь Михайловна.
– Владимир Эфроимсон, генетик. Он публично обвинил Лысенко в невежестве и фальсификациях. Отчаянный был человек. С первых дней войны – на передовой… Но за тот выпад заработал срок и отправился на семь лет в ГУЛАГ. А ты говоришь… Знаешь, кто ты? Дон Кихот! Всю жизнь будешь воевать с ветряными мельницами…
– Успокойся, – сказал Андрей. – У меня ощущение, что расширять лабораторию будут основательно – так, как мы с тобой сейчас и не представляем.
– Дай-то Бог, – пробурчал Валентин.
Любовь Михайловна протянула Андрею листок бумаги.
– Что это? – спросил он.
– Отдельные слова, – ответила Любовь Михайловна. – Мы сегодня сумели считать с графика – конкретные слова! Не всё получилось, но вот сравните два текста: тот, который мысленно произносил испытуемый, и тот, что мы записали.
Андрей стал сравнивать. Радоваться особенно было нечему, но это была всё же большая подвижка.
Любовь Михайловна сказала:
– Непонятно, как быть с этими разрывами в тексте!
Андрей усмехнулся:
– Да как с ними быть? Совершенствовать ваш адаптер!
– А сейчас-то что делать? – спросила Любовь Михайловна.
– Сейчас все по местам и продолжаем работать, – сказал Андрей голосом совсем не командирским, но достаточно твёрдым и пошёл в свой кабинет.

7. В последнее время Андрей домой не торопился. Там было одиноко и пусто. «И в душе моей поселилась пустота, – думал Андрей, сидя в кабинете за письменным столом. – Вакуум… А он ведь имеет высокую плотность энергии. Григорий утверждает, что энергия и явилась причиной Большого взрыва. За миг пространство распространилось на огромное расстояние, образовав Вселенную. Так и я. Вот-вот взорвусь!»
Смотреть сериалы по телевизору он не любил да и современную литературу не жаловал. Метался по квартире как зверь в клетке. Дома было прохладно и неуютно. Хотелось сразу же укрыться с головой шерстяным одеялом и уснуть. Но так спать он мог и у себя на работе, для чего в шкафу кабинета держал простыню, одеяло и подушку. Однако сегодня было не до сна. Всё больше думал о работе, об усилителе, о конфликте с Валентином. Как тот изменился! Мечтает выиграть в лотерею миллион или найти клад… Мог бы, наверное, и банк ограбить. У него богатство и счастье – синонимы. Не понимает, что можно быть богатым и несчастным и наоборот, нищим и счастливым. Конечно, на него влияет жёнушка, но Валентин всегда мог настоять на своём, никогда не позволял садиться на голову… Ему казалось, что раньше друг таким не был. Подумал, что всё-таки хорошо, что они с Ириной разошлись. Разными были, и дороги их разные… Вспомнились слова Омара Хайяма:

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,
Два важных правила запомни для начала:
Ты лучше голодай, чем что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

«Вот именно, – подумал Андрей, – чтоб мудро жизнь прожить! А я так жить не научился».
На хуторе у родителей Григорий хотел было ему что-то сказать, да так и не решился.
– Понимаешь, какое дело… – начал он, опустив глаза, и замолчал. Потом продолжил: – Есть здесь один человек… – Он словно чего-то недоговаривал.
– Ну, не тяни… Что за человек? Или тайна? – настороженно спросил Андрей.
– Не тайна, просто не хотел говорить. Местный олигарх из Сальска за Марией ухлёстывает. Не знаю, что там у них, но пару раз видел вместе в станице…
Андрей тогда и подумал: «Нет худа без добра. Мария – прекрасный человек, но это – не моё! И она, должно быть, это понимает…»
На мгновение представил себе, как бы в его квартире хозяйничала Мария. Какой бы порядок она навела. В кухне булькало бы и шкворчало, пеклось и жарилось, в комнатах салфеточки всякие, рюшечки, коврики, скатёрки… Только ему бы от этого теплее не стало. Нет, не нужно ему ничего такого. Подумал о Надежде и забормотал стихи, которые написал в те новогодние дни:

Шептала мне: «Не отпускай!
Ласкай меня, ещё ласкай!»
По затуманенным глазам –
Любви живительный бальзам,
И тайные желанья,
И нежные признанья…
Я на слова и клятвы скуп,
Но помню я, тоскуя,
Прикосновенье жарких губ
И сладость поцелуя.

Андрей допоздна сидел в своём кабинете, снова и снова просматривая результаты последних экспериментов. Рассматривал энцефалограммы, графики, таблицы, а думал об одном и том же… «Где-то слышал, что существует два вида свободы. Первая – что-то вроде анархизма: что хочу, то и делаю! Но есть и другая: чего не хочу – не делаю! До такой свободы я ещё не дорос! Как я мог?! Теперь понимаю, что такое муки совести! Поддался минутному гневу. Прогнал любимую и любящую женщину, точно собачонку. Стыдно!? Как в глаза посмотрю ей при встрече?! Где найти мужества, чтобы попросить прощения?! Да и простит ли. »
Он включил чайник, чтобы приготовить кофе. Решил, что домой сегодня не пойдёт. Там его никто не ждёт. Что ж тогда даром выходить на мороз? Да и метёт… Не зря по-украински февраль называется лютый. Холодно… Интересно, а как сейчас в Мюнхене? Да, чёрт с ним, с этим Мюнхеном! Нельзя жить будущим!
Потом, прервав себя, подумал: «А прошлым жить можно?» Отхлебнул ароматного коричневого напитка, взял ломтик брынзы, купленной по дороге на работу, и закрыл глаза, продолжая размышлять.
«Значит, правда – жить нужно настоящим! А я это настоящее своими же руками поломал! Как я мог ей такое сказать? Да и что такого она сделала? Меня, дурака, защищала!»
Он выпил кофе, закурил. «Чего мне не хватает? Это в каменном веке неандертальцы или кроманьонцы спасались в пещере, разжигая в ней костёр и кутаясь на ночь в звериные шкуры. У меня в доме есть всё! Отопление, освещение, постель… Была любимая, готовая делить со мною последний кусок. А я… И чего же мне, идиоту, не хватало?!
Андрей вдруг громко сказал сам себе:
– За всё надо платить! Хочешь курить, – плати здоровьем! Хочешь жениться на красивой дуре – плати! И за свою глупость и несдержанность – плати! Ты не зверь, который не может поговорить, только орёт или рычит. Апогей идиотизма…
– И что теперь делать? – спросил он сам себя, затягиваясь дымом сигареты. И сам же ответил: – Надо извиниться, упасть на колени, вернуть!
В голове возникли строки:

Какая любовь без страдания,
Дружба без уважения,
Счастье без покаяния,
Вера без поклонения.

Андрей раздавил окурок сигареты в пепельнице так, словно тот был виноват во всех его неудачах.
– Легко сказать: упасть на колени! – продолжал он говорить сам с собой. – А она мне: «Пошёл вон, старый индюк. Ты убил мою любовь! Пошёл вон!» И правильно сделает…
Подошёл к телефону и стал набирать номер Надежды, но, дойдя до последней цифры, положил трубку.
– Нет, не могу, – сказал он. – Одиночество – мой удел… Значит, не судьба… У меня есть работа, и мне никто не нужен. Никто!
Он хотел, было налить себе ещё кофе, но в это время зазвонил телефон. Подумал: «Кто так поздно? Ночь на дворе…»
Звонила Мирра Абрамовна. Обрадовавшись, что застала его на работе, попросила подойти в стационар.
– Позвонила домой, – торопливо говорила она, – там вас не оказалось. Рискнула позвонить в кабинет. Извините, Бога ради. В клинику привезли мужчину с травмой головы после дорожно-транспортной аварии. Я хотела бы, чтобы вы его посмотрели…
– А кто дежурит? – спросил Андрей.
– Дарьялова…

Надежда сидела за столом и что-то писала в истории болезни. Увидев Андрея, не могла скрыть радости.
– Здравствуй, Надюша! Что случилось? – спросил он, словно между ними ничего и не произошло.
– Мужчина пятидесяти пяти лет, сбит машиной… без сознания. Все реанимационные мероприятия я провела, – ответила девушка, взглянув на Андрея, и в её глазах было столько печали, невысказанной боли, что впору ей было самой проводить реанимационные мероприятия.
– Энцефалограмма? – спросил он, присаживаясь на стул.
– Субдуральная гематома, – ответила Надежда. – Вызвала нейрохирургов. Если явления будут нарастать, нужна трепанация черепа. Артериальное давление низкое. Капаем. Реаниматологи над ним колдуют. Я вышла записать статус при поступлении.
– Идём, – коротко бросил Андрей. – Где он лежит?
– В седьмой палате.
– Поторопи нейрохирургов!
Когда они входили в палату, реаниматолог мерил артериальное давление пострадавшему. Медсестра следила за капельницей. На голове – обширная гематома.
– Какая группа крови? – спросил Андрей.
– Вторая резус положительная, – ответил реаниматолог.
– Кровь есть?
– Есть, – ответила Надежда. – Мы проводим декомпрессионные мероприятия. Боимся отёка мозга.
Андрей достал эндоскоп и стал слушать дыхание.
– Ушиба грудной клетки нет… Дыхание с обеих сторон. Родственники у него есть?
– Пока никто не приехал, – покачала головой Надежда.
Она словно снова стала студенткой четвёртого курса. С нескрываемым обожанием смотрела на Андрея. Её восхищали его профессионализм, уверенность.
В палату вошёл нейрохирург, невысокий мужчина в хирургической пижаме салатного цвета. Взглянув на больного и увидев Мартынова, выражая полное доверие и уважение, спросил:
– Ваше мнение, Андрей Александрович?
– Мы с Надеждой Павловной считаем, что имеет место субдуральная гематома и нужна трепанация черепа.
– Согласен. Переводите больного к нам в нейрохирургию, а я пойду потороплю, чтобы разворачивали операционную.
Через час нейрохирурги вышли из операционной. Они записали протокол операции, назначения, и, обращаясь к Мартынову, нейрохирург сказал:
– Вовремя вызвали. Промедление было смертельно.
Андрей вышел из операционной, спустился в клинику нервных болезней и зашёл в ординаторскую к Надежде.
– Ну что? Прооперировали?
– Сделали трепанацию, убрали гематому… Надеюсь, всё будет хорошо, – ответил Андрей, присаживаясь к столу.
– Кофе выпьешь?
– Бог сотворил зелёный салат и овощи, а сатана – жареную курицу, кофе и бутерброды. Бог – кроссовки для бега, а сатана – кабельное телевидение с пультом дистанционного управления… Понимаю, что вредно, но отказаться от кофе не могу.
– Сатаной может быть только мужчина. Я, скорее, ведьма! К тому же глупая. Пей кофе и иди отдыхать, а я пойду взгляну больную из тринадцатой палаты… Инсульт…
У него вдруг бешено заколотилось сердце, но он совершенно неожиданно для себя спросил нарочито скучным голосом:
– Да подожди минуту! Как живёшь?
– Ого! – ответила Надежда. – Ты, оказывается, ещё помнишь, что я существую!
– Ты мне не чужая!
– У памяти есть свойство – забывать. Со временем стираются обстоятельства даже самых значимых событий. Знание прошлого помогает мне избегать многих ошибок в будущем. Но это для меня новость, – тихо проговорила Надежда. – Мне казалось, что я тебе не нужна…
– Ты неправильно поняла, – сказал Андрей тихо. – Я дурак и раздувающий щёки индюк. Можешь прирезать меня на обед! Но только прости… Я каюсь, готов разбить лоб, каясь и проклиная себя за тот выпад. Не хочу и не могу без тебя. Люблю!
– Ну да:

Я вас люблю, люблю безмерно,
без вас не мыслю дня прожить,
и подвиг силы беспримерный
готов сейчас для вас свершить!

Андрей с мольбой посмотрел на девушку.
– Не добивай, насмешничая. Ты же христианка. В общем, давай всё начнём сначала, – тихо сказал он.
Надежда ничего не ответила, только слёзы выступили в уголках её глаз.
– Ты пей кофе, а я скоро приду…
Андрею снова захотелось закурить, но в ординаторской делать этого не стал. Взял чашечку, отхлебнул глоток и подумал: «Даже обыкновенный кофе у неё получается гораздо лучше, чем у меня! Боже, какой же я дурак. »
Он посмотрел в окно. На него, отражаясь в стекле, смотрел долговязый мужик, давно потерявший спортивную фигуру. Шапочка врача сползла на затылок и больше походила на поварской колпак. Свитер казался чёрным, а халат мятым и грязным. Подумал: нужно будет сказать Горской, чтобы своевременно меняла ему халат. Он был огорчён тем, как выглядит. Решил с завтрашнего же дня возобновить пробежки по стадиону и физзарядку.
Присмотрелся и увидел, как гнутся деревья от сильного ветра и крупные снежинки кружат в воздухе.
«Да, по такой погоде не погуляешь», – подумал Андрей и поставил чашку на стол. Когда Надежда вернулась, согрел воду и налил в её чашку кофе, как она любила: ложечку Nescafe Gold, две ложечки сахара и ломтик лимона.
– Спасибо, – сказала Надежда и взглянула на Андрея, словно боялась снова услышать от него: «А тебе лучше пойти к себе домой…»
– Ты уж прости меня, пожалуйста! – тихо повторил Андрей. – Я не знаю, что ещё сказать…
– Это ты меня прости, – отозвалась Надежда.
– А тебя-то за что?
– За то, что много на себя взяла. Сама виновата.
– Ладно, забудем всё, – сказал Андрей. – Я схожу в кабинет. Там у меня есть бутылочка вина, твоего любимого.
– Извини… но пить я не буду.
– Что – совсем-совсем?
– Совсем-совсем.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, и в этом взгляде было столько нежности, любви, тоски. Андрей взял её за плечи и притянул к себе, но, почувствовав её некоторое сопротивление, отпустил.
«Да, спиртное бы сейчас не помешало, – подумал он. – Неужели она меня никогда не простит?!»
– Я всё-таки принесу вино. Это как моё новое рождение! Я был дураком и сволочью, но я тебя очень люблю. Прости, пожалуйста, и давай по этому поводу всё же выпьем немного!
– Я же тебе сказала: пей, если хочешь, а мне нельзя.
– Что-то с желудком? – с беспокойством спросил Андрей.
Надежда чуть заметно усмехнулась и, отведя глаза в сторону, проговорила:
– Желудок в порядке. Я беременна.
Андрей так и ахнул.
– А почему ты мне ничего не говорила?
– Ты и не спрашивал ни о чём. К тому же я тебя не хотела беспокоить. Решила, что рожу и буду растить сама.
– Родители знают? – спросил Андрей.
– Нет пока.
– Вот и хорошо! – Андрей облегчённо вздохнул. – Переходи ко мне, а уже потом и объявишь им, что мы ждём ребёнка.
Надежда спросила:
– Мы – это кто?
– Я и ты!
– А ты тоже ждёшь?
– Конечно! У малыша должен быть отец! Я буду хорошим отцом, вот увидишь! Минуту назад я считал себя законченным неудачником. А теперь счастливее меня нет на всём белом свете!
Лёд недоверия между ними потихоньку таял, и он уже больше не сомневался, что Надежда переберётся к нему, что скоро всё станет как прежде.

Было далеко заполночь, когда Андрей встал, собираясь уходить.
– Тебе нужно хоть немного отдохнуть. Приляг. И у меня завтра день непростой. Приезжает профессор из Москвы, привозит штатное расписание нашей лаборатории…

Вернувшись в кабинет, Андрей уже не ощущал своего одиночества.
Было поздно, и он собирался укладываться, чтобы поспать хоть часок. Позвонил Надежде по мобильному телефону, пожелал ей спокойной ночи.
Внезапный звонок городского телефона поднял его с постели. Он взял трубку. К его удивлению, это был Валентин.
– Ты с дуба рухнул? Чего так поздно? Три ночи! – удивился Андрей.
– Я звонил на мобильный, но он у тебя был отключён.
– Не отключён, – пояснил Андрей. – Теперь у меня новый номер.
– Режим секретности? – усмехнулся Валентин.
– Ладно, говори, что хотел! – оборвал его Андрей.
– Да ничего особенного, – промямлил он. – Всё уже говорено-переговорено.
– Тогда какого чёрта звонишь? – разозлился Андрей. – Ты что – завтра на работе не будешь?
– Буду! Куда я денусь? – сказал Валентин. – Но тут дело не только во мне.
– А в ком ещё? – удивился Андрей. – На часы взгляни!
– Спать не могу… Послушай, – сказал Валентин. – Я уже давно думаю. У нас есть открытие, и мы могли бы его выгодно продать. На работе об этом не поговоришь. За трудовой героизм много не платят, но если выгодно продадим наш товар, сможем обеспечить себя.
– Знаешь, Валентин, твоё счастье, что я сейчас в хорошем настроении, а то послал бы тебя куда подальше. Во-первых, не «наше открытие», а «моё открытие». И, во-вторых, завтра поговорим. Всё!
Он бросил трубку и откинулся на подушку. Выключил настольную лампу, и комната погрузилась в темноту.
Новый телефонный звонок разбудил его.
– Валентин, – сказал он в трубку сонным голосом, – ты что – с ума сошёл?
– Я тебе не Валентин! – ответил ему до ужаса знакомый голос.
– Ирина, – сказал он в трубку. – Какого чёрта звонишь так поздно?
– Ты уже и голос жены забыл, – ответила ему трубка, и тут только Андрей понял, что это была не Ирина, а её сестра.
– Алина? Ты-то чего звонишь?
– Валентин не умеет с тобой разговаривать – всё стесняется. А я тебе скажу, что о тебе думаю…
Андрей ответил:
– Можешь ничего не говорить – мне это неинтересно. – И положил трубку.
И тут же – новый звонок. Андрей поднял трубку в третий раз.
– Не бросай трубку! Ты поломал жизнь моей сестры, а теперь хочешь и по нашим судьбам пройтись! – услышал он возмущённый голос Алины.
– Кому я что ломал? – удивился Андрей. – Вам с сестричкой надо снизить планку своих претензий.
– Да с какой стати мы будем снижать её? – закричала Алина. – Мы её, наоборот, будем поднимать. Потому что, как и все нормальные люди, хотим лучшей жизни. Мы достойны лучшего, а не того прозябания, на которое согласен ты.
Андрею при этих словах стало даже немного смешно и он с удивлением почувствовал, как его оставляет злость.
– Если вы достойны лучшего, то и живите на здоровье! Мне не жалко и ничего вашего не надо.
– Да, мы достойны и умеем! Вот только ты не даёшь. С чего ты взял, что всё сделанное лабораторией принадлежит лично тебе? Все работали, а больше всех – мой муж!
– Валентин никакого отношения к экспериментам не имеет! И что ты предлагаешь? – перебил её Андрей.
– Валя тебе уже говорил. Надо продать эти разработки за достойные деньги.
– То есть ты предлагаешь мне, чтобы я совершил преступление?
– Больно честный нашёлся! А жить в бедности – это не преступление?
– А ты хоть представляешь, кому их можно продать? Частное лицо такого товара не купит. Только крупная, технически развитая держава способна заниматься подобными исследованиями.
– Вот пусть и занимается, а мы будем жить хорошо! Или сами поедем к ним и там будем продолжать проводить эксперименты по этой же теме!
– То есть ты предлагаешь мне продать свои разработки, а заодно и Родину? Дудки! Продавайте сами, если вам есть что продать, я проживу и без ваших советов, как и без твоей сестры.
Он бросил трубку.
Странно, но стоило ему положить голову на подушку, как тут же провалился в сон.
Приснилось, что он уже умер и блуждает в одиночестве где-то между адом и раем. Ему встречаются люди в белых одеждах, но они, пролетая мимо, не отвечают на его приветствия… Рискуя сорваться в ад, он балансирует на канате под куполом цирка. Жажда жизни, инстинкт самосохранения. Неужели Надежда его никогда не простит? Какой же он дурак! Каждый взбирается на свою ступеньку по лестнице жизни, но все падают в общую яму. Таков грустный итог. Но зачем? Со смертью рушится гармония человека и космоса, а этого не должно быть. Мысли человеческие! Что же будет с ними? Ведь говорят, что мысли материальны! А значит и они тленны. Но мысли, оформившиеся в строчки и книги, – живут ещё какое-то время! Смерть. Всюду торжество смерти! Жизнь обречена, впереди – чёрная дыра одиночества. Сознание, как мотылек, бьётся о стекло горячей лампочки жизни и. умирает. Мы обречены только спрашивать. Ответов нет… А бессмертье? Неужели чушь? Но это – обязательный атрибут веры, а вера – это желание изменить правду, а правда – это смерть. Кошмар.

Его разбудила возня санитарки за дверью кабинета, Андрей встал и, не зажигая света, подошёл к окну. Зима замела снегом всё вокруг. Видимо, он выпал ночью, а утром заискрился в первых лучах солнца. За окном было минус двадцать. Ветер стих. Дворники лопатами расчищали тротуары. Андрею почему-то захотелось в это морозное утро пойти куда-нибудь с Надеждой. Думал повести её после работы в уютный ресторанчик, но потом отбросил эту мысль. «Днём работала, – подумал Андрей, – потом ночное дежурство, и снова целый день на работе. Ей нужно больше отдыхать! Только согласится ли она сразу вернуться ко мне! Боже, какой же я был дурак!»
Андрей открыл форточку, и, впустив в кабинет морозный воздух, глубоко вдохнул, почувствовав спокойствие и умиротворённость. Прошёл к умывальнику, чтобы смыть, как наваждение, всё дурное, чтобы жить дальше.

8. Приехав из Москвы, Алексей Никифорович сразу же пригласил Мирру Абрамовну к себе в кабинет. Они совещались около двух часов. Такого в клинике никогда не было. В десять позвонили из приёмной ректора и попросили профессора и Мартынова прийти к четырём часам. Алексей Никифорович тут же позвонил в лабораторию и сообщил об этом Андрею.
– По какому вопросу? – спросил Андрей, хотя догадывался, что обсуждать будут статус лаборатории. Реализовывались обещания московских экспертов.
– Узнаем у ректора, – сказал шеф и положил трубку.
Находящиеся в лаборатории сотрудники догадывались, что грядут события, которые могут повлиять и на их судьбу.
– Я бы тоже хотел быть на этом совещании. Почему нет? – спросил Валентин. – Я ведь в лаборатории с первого дня.
– Вызывают Изотова и меня, – отрезал Андрей. – К тому же ты будешь продолжать работать в клинике. Перед новой лабораторией стоят другие задачи!
– Почему ты решил, что я не могу быть в ней полезен? Это что, твоя частная собственность?
– Можешь считать, что собственность! Ты выведен из штата лаборатории. Извини, но нам не по пути.
– Не по пути?! Вот как ты заговорил! А ведь ещё совсем недавно мы считались друзьями!
– Считались… Но ты сильно изменился с тех пор.
Валентин с ненавистью взглянул на Андрея и после недолгой паузы сказал:
– Ладно. Пусть будет так. Только не пожалеть бы тебе. Как ни крути, но в электроэнцефалографии лучше меня здесь мало кто разбирается.
– Вот и я говорю: ты – классный специалист. В клинике должен остаться лучший.
– Так что, я и в Мюнхен не полечу?
– Почему? Тема конференции – клиническое значение энцефалографии как метода ранней диагностики заболеваний головного мозга. Тебе и карты в руки. Так что поедем вместе, послушаем…
– Никогда не думал, что ты заболеешь звёздной болезнью. Думаешь, я не понимаю, что мешаю тебе? Хочешь заграбастать все наработки лаборатории… Не подавись!
– Потому и настоял, чтобы ты остался в клинике. Ты же мечтал заведовать… вот твоя мечта и сбылась!
Валентин понял, что спорить с Андреем бесполезно, и молча пошёл к своему столу. Но потом встрепенулся:
– У меня нет даже лаборанта!
– Так ты подбери себе. Или я за тебя это должен сделать? Попутного ветра.
Андрей позвал Любовь Михайловну и попросил подготовить документы, архив, протоколы исследований к переезду в другое помещение.
– И когда же мы переедем? – радостно спросила Любовь Михайловна.
– Не знаю. Скоро…
В четыре вместе с профессором Изотовым Мартынов оказался в кабинете ректора.
Как и тогда, когда он был здесь после учёного совета, растерялся, подумав: «Для чего нужен такой огромный кабинет?» Огляделся и, как и тогда, заметил сидящего за столом заседаний «серого человека». Словно после того дня он так и остался здесь сидеть, не меняя позы.
Пётр Михайлович был едва виден из-за компьютера и большой стопки сложенных друг на друга папок.
– Присаживайтесь. Разговор предстоит непростой, – сказал ректор и подсел к столу для заседаний. Потом, почтительно наклонившись в сторону «серого человека», проговорил: – Начнём, пожалуй, Станислав Петрович.
Тот поднял голову и тихим голосом произнёс:
– С этой минуты все работы лаборатории проводятся под грифом «Секретно»! И никто, вы меня слышите, никто не должен быть в курсе ваших разработок.
– Как же это может быть!? – воскликнул Андрей. – Профессор Изотов является консультантом нашей работы.
– Профессор и останется консультантом. Он тоже подпишет документ о неразглашении. Но больше никто, ни единый сотрудник клиники…
– Но в лаборатории есть сотрудники, обслуживающие клинику. Как от них…
«Серый человек» недовольно прервал его:
– Вам выделили другие помещения в том же корпусе, но на третьем этаже. Приказ о вашем переводе туда уже подписан. Там комнат больше. К тому же весь отсек лаборатории изолирован и запирается.
– Уважаемый Пётр Михайлович! – вмешался Алексей Никифорович, – объясните нам, что случилось, что вызвало такие ваши странные решения?
– Решения это не мои, а Федеральной службы безопасности… Федеральной! – повторил он, указывая пальцем наверх.
– Простите мою невольную эмоциональность. Мы внимательно слушаем, – сказал Изотов.
– Андрей Александрович поедет в Мюнхен и выступит там со своим докладом…
– И что же я скажу в условиях секретности? – не понял Андрей. – Весь мой доклад выстраивался на результатах наших разработок. Только они и представляют интерес. Всё остальное мало что значит с научной точки зрения.
– А вы проанализируйте диагностическую ценность электроэнцефалографии. Покажите, как улучшились результаты лечения после введения этого метода.
– Так, может быть, пусть доктор Кузнецов сделает сообщение? Он занимался клиническими исследованиями.
– Нет! На конференции заявлен ваш доклад, и делать его будете вы. Кузнецов работал в составе вашей лаборатории. Так что и он сможет выступить.
– Кстати, насколько в курсе ваших работ доктор Кузнецов? – спросил «серый человек».
– Очень приблизительно. Ему не известны принципы работы усилителя. А это – самое главное.
– Понятно, – сказал Кедров и стал что-то записывать в блокнот.
– По некоторым моментам, – продолжал ректор, – которые вам будут заранее указаны нашими специалистами, вы пройдётесь вскользь. И пусть они там лопнут от зависти, от любопытства и от собственного бессилия.
Кедров назидательно произнёс:
– В ораторском искусстве есть такой приём. Называется фигура умолчания. Иногда можно так красноречиво промолчать, что у вашего соперника мурашки пройдут по коже и голова начнёт болеть от попыток понять, что там у вас на уме. Вот так и поступайте.
Ректор добавил:
– Вы там побольше молчите! И главное – многозначительно! А мы, со своей стороны, поможем составить доклад.
Мартынов спросил:
– Ну, допустим, с докладом мы разобрались, но если вы засекретили тему, как будут защищаться мои ученики? Где публиковать свои работы?
Ректор понял, что самая трудная часть разговора пройдена, откинулся на спинку стула и спокойно ответил:
– Ничего страшного не произошло! Защитятся в Москве на закрытых советах. И публиковаться будут в закрытых сборниках трудов. На этот счёт существует установленная процедура, и мы не собираемся никому мешать.
После этих слов Андрей с облегчением вздохнул и взглянул на ректора. А тот почему-то сделал загадочное лицо и не торопился отпускать сотрудников. Он принялся неторопливо рыться в бумагах, потом, наконец, найдя нужный листок, положил его поверх других и сказал, стараясь придать голосу твёрдость:
– Ваша лаборатория выводится из подчинения клинике нервных болезней. А завтра все дадите подписку о неразглашении. К вам подойдёт сотрудник из первого отдела, и вы подпишете соответствующие бумаги. Кроме того: все ваши люди должны будут пройти мандатную комиссию.

Когда вечером Андрей пришёл домой, Надежда, которая со вчерашнего дня снова была с ним, заботливо спросила:
– Так поздно? Что-то случилось?
– Случилось, – ответил Андрей.
– Я чем-нибудь могу помочь тебе?
– Можешь, родная.
Ему не хотелось, чтобы к нему сейчас кто-то лез в душу, и он, стараясь, чтобы слова его прозвучали как можно мягче, сказал, обнимая любимую:
– Ты мне здорово поможешь, если покормишь.
– Хорошо! – согласилась Надежда. – Я такое приготовила! Такое.
Андрей переоделся и пошёл в ванную. Потом зашёл в кухню, где они обычно ели, и спросил, потирая руки:
– Ну и где же твои заморские яства? Голодный как волк. Представляешь, нам не просто выделили новые помещения, увеличили финансирование и кадры. Нас выделили из клиники. Теперь мы – самостоятельное подразделение. Клиникой будет заниматься Валентин.
– Чем же ты так озабочен? – спросила Надежда.
– Не знаю, хорошо это или плохо, – ответил Андрей.
– Ладно… Ешь! Непонятно, что это у тебя, обед или ужин?
– Обедоужин. Но мы ещё с тобой выйдем на полчаса погулять. Тебе нужно больше бывать на воздухе.
На блюде красовался салат из креветок и авокадо. Всё обильно полито соком лимона.
– Всё очень вкусно, такого никогда не ел, – сказал, улыбаясь, Андрей. – Но я парень хуторской, привык к простой пище. Мне бы…
– Есть ещё жареная картошка. Ничего больше не успела приготовить. Пришла с работы – и сразу к плите.
– Спасибо, родная! Вот с картошечкой и твои креветки с авокадо будут к месту!
Надежда сидела рядом с Андреем и смотрела, как он ест. Казалось, большего счастья быть не может: вот они рядом, вот она кормит любимого, и ему это нравится!
– Так всё-таки, чем ты так озабочен? – повторила свой вопрос Надежда.
Тему мою засекретили, а это дополнительные ограничения… всякие сложности…
– Как же так? – испугалась Надежда. – А я?!
– А ты будешь сотрудником нашей лаборатории. Какие у меня от тебя секреты?!
– Не знаю, радоваться этому или огорчаться, – сказала Надежда, собирая посуду со стола.
– Понимаешь, родная… Сейчас мы с тобой в светлой полосе. Ирина прислала согласие на развод. Через пару дней мы сможем оформить наши отношения. У малыша должен быть не просто папа, но законный отец. Как раз – подарок мне ко дню рождения.
– Вот пусть и будет у нас всегда светлая полоса! – откликнулась она.
– Так не бывает, – грустно сказал Андрей. – Потом, по логике, должна наступить чёрная.
– А после чёрной опять белая, – Успокоила Надежда. – Помнишь, как в романе Станислава Лема?
– Не люблю фантастику.
– Напрасно. Лем не просто фантаст. Он мыслитель. У него Вселенная то взрывается, бесконечно расширяясь, то сжимается. Человек не может представить ни первоначальное состояние Вселенной до взрыва, ни энергию, необходимую для её производства. Но развитие Вселенной носит направленный характер, от исходного хаоса к нарастающей упорядоченности.
Надежда взглянула на Андрея, словно приглашая любимого в бесконечность космоса.
– Это уже физика. Высокие материи, – откликнулся Андрей.
– Нет, ты послушай. Рассеявшиеся звёзды, дойдя до какого-то критического состояния, снова начнут сближаться, и это будет происходить до тех пор, пока они не сойдутся в одной точке. Потом «точка» снова взорвётся, и всё повторится вновь: взрыв – сжатие, взрыв – сжатие…
Надежда говорила так убедительно, словно была свидетелем этих взрывов и сжатий.
–Только жить в эту пору прекрасную уж не придётся ни мне, ни тебе, – отмахнулся Андрей. – Я где-то читал, что Вселенная – саморегулирующаяся система. Какая только глупость ни приходит в головы этим чёртовым фантастам! Но вот индусы – казалось бы, умные люди, в сущности выдумали то же самое: человек рождается – это как взрыв Вселенной, потом живёт-живёт и умирает, и это сжатие. Но после смерти человек снова рождается – в образе другого человека, который тоже живёт-живёт, потом умирает, а после смерти снова…
– Что же тогда удивляться, если у человека в жизни чёрные полосы чередуются с белыми? Это, стало быть, закон бытия!
Надежда пыталась разговорами развлечь Андрея. Она не понимала причин его тревоги.
– Что же это за жизнь получится? – спросил Андрей. – Меня будут лихорадить эти нескончаемые перепады, и я буду существовать то в ожидании предстоящего улучшения, то в ожидании ухудшения. Неправильно это! Я хочу всегда быть счастливым! Просто жить с тобой и радоваться. И всё!

На следующее утро Андрей и Надежда отправились в университет. Весь путь должен был занять минут семь, но погода была хорошая, и они шли не спеша, растягивая удовольствие от прогулки.
– Ты помнишь эти стихи?– спросила Надежда.

Земля лежала в снежной белизне,
Уснули реки, скованные льдом,
Белел, как саван, иней на сосне,
И спад лавин рождал в ущельях гром…

– Конечно. Это наш коллега-онколог написал. Но мне больше по душе вот эти:

Я славлю жизни каждое мгновенье
И радость уходящих вешних дней.
Мне по душе природы обновленье,
И сам я обновляюсь вместе с ней!

Меня зовут в объятья мир зелёный,
И небо, отражённое водой.
На склоне жизни я опять влюблённый,
И, как весна, такой же молодой!

Подойдя к зданию клиники, они увидели подъехавшего на своей машине профессора.
– Я вижу, Надежда Павловна и Ансаныч, – сказал он, – вы не больно-то спешите на работу. Вчерашние события так сильно вас огорчили?
Надежда поздоровалась и пошла в ординаторскую, а мужчины всё ещё стояли перед дверью, словно бы не решаясь войти в здание. Андрей, усмехнувшись, сказал:
– Напротив, я очень даже счастлив и доволен жизнью.
– Это в личном плане или в плане работы? – поинтересовался шеф.
– Во всех планах, – отрывисто ответил Андрей.
Изотов понимающе кивнул:
– Ну, слава Богу! Рад за вас! Значит, то, что я вам всё это время мысленно и от всего сердца желал, всё-таки сбылось?
– А что вы мне желали? – осторожно спросил Андрей.
– Ну как же! – произнёс профессор. – Ваша размолвка меня очень тогда огорчила.
– Всё позади, – сказал Андрей. – Всё позади!
– Приятно слышать. Стало быть, ваше плохое, как я понимаю, настроение связано только с работой?
– С чего вы взяли? – удивился Андрей. – Просто вчерашние события выбили меня из колеи, и я до сих пор не могу понять, хорошо это или плохо.
– Я думаю, всё хорошо, – улыбнулся Изотов.
– Но я почему-то полночи не спал из-за этого «хорошо».
– Да бросьте вы наводить тень на плетень! Зато в плане личной жизни у вас всё теперь отлично.

9. Андрей вошёл в кабинет и… увидел Валентина, роющегося в большом картонном ящике с протоколами экспериментов.
.
– Что ты здесь делаешь?! – спросил Андрей, хорошо понимая, что именно искал Валентин. – Ты здесь уже не работаешь, или для тебя это новость?
– Не новость! – ответил Валентин, продолжая перебирать папки с протоколами. – Вышел из доверия…
– Именно так! А посему, будь любезен, выйди! И больше такого никогда не повторяй. Иначе мне придётся на тебя заявить.
– То есть донести? – усмехнулся Валентин.
– У лаборатории теперь секретный статус. И ты это знаешь.
– Я ничего не знаю о секретности и никаких подписок о неразглашении не давал. Просто зашёл проведать тебя, а увидел эти картонные ящики с папками протоколов экспериментов… – Он хохотнул. – Может, это ты должен будешь ответить за то, что бросаешь документы где попало без должной охраны. Да ладно! Я не буду на тебя доносить – ты ведь мой друг!
– Тогда шлёпай к себе в лабораторию, где ты полновластный начальник!
Валентин встал. Показывая на бумаги, сказал изменившимся вдруг голосом:
– Это не только твоё! Тут есть и мой труд!
– Слышал я уже эту песню, – ответил Андрей.
– По какому праву ты один распоряжаешься всем этим? Я тоже работал в этой лаборатории и хотел посмотреть некоторые данные проведённых экспериментов. Или не имею права?
– Не имеешь! – резко ответил Андрей. – Ты понимаешь, что я должен буду поставить в известность Первый отдел о твоей любознательности?
– Не стоит, – испугался Валентин, не ожидавший от Андрея таких решительных действий. – Если ты это сделаешь, меня ни в какой Мюнхен не выпустят, а то и дело заведут. Я ведь хотел понять, на чём основываются основные принципы твоего усилителя.
– Ну да! Чтобы потом продать на Запад. Но прошли времена, когда любую нашу новую разработку можно было купить за тридцать сребреников.
– Россия обречена…
Андрей отодвинул от Валентина картонную коробку с протоколами экспериментов, говоря:
– Кто это тебе сказал?
Валентин усмехнулся.
– Все говорят! Да оно и так понятно! Россия устоит как страна, если только её народ бросит пить и прекратит воровать. Только тогда мы потеряем себя как нация!
– Не узнаю тебя. Чего тебе не хватает? Прекрасный дом, машина, работа…
Андрею надоела эта бессмысленная перебранка, он хотел открыть дверь и просто выгнать его из лаборатории. Но тот продолжал:
– Человек, ни о чём не мечтающий, ничего не желающий, начинает хрюкать! Я хочу ездить по миру. Зимой кататься на лыжных трассах Австрии, летом загорать на пляжах Майами или Испании…
– Кто ж тебе мешает? Сейчас можно ездить куда хочешь!
– Если советы не приносят пользу – значит, ты не умеешь их давать. Ты же не идиот! – кричал Валентин. – На такие поездки знаешь сколько нужно зелени?! У нас как в том анекдоте: стоит мужчина, а на груди табличка: «Помогите на лечение!» К нему подходит женщина и говорит: «Как вам не стыдно! Это же бюджетная больница! Здесь лечение бесплатное!» Мужчина вздыхает: «Знаю. Я доктор из этой больницы! А лечиться даром – даром лечиться!» Или ты думаешь, что нас с Алиной больные озолотили?!
– Ничего я не думаю и думать не хочу. В память о нашей былой дружбе никому говорить о твоих раскопках не буду. Но и ты дай слово не предпринимать новых попыток, тем более что ни в каких протоколах нет описания ни принципа, ни устройства усилителя.
– Понимаю, это ты хранишь в сейфе…
– Храню… А где, тебе знать не нужно. Направленность твоих желаний зашкаливает.
– Послушай, не горячись! Я тебе ничего плохого не предлагаю. Но ты мне скажи: что хорошего оставаться в стране, где воровство достигло неслыханных прежде пределов? Возьми для примера Министерство обороны. Там ведь все буквально воруют! За всю историю России ещё никто не проворовался так, как этот мошенник Сердюков со своими высокопоставленными шлюхами! И что ему?! Конфисковали наворованное? Посадили в тюрьму? Министры – воруют, Дума – ворует, Сочинская олимпиада – грандиозная афера по разворовыванию государственных денег. И всё это безнаказанно, у всех на виду. Такому Отечеству ты хочешь служить? Стоит ли оно того?
– Стоит, – глухо отозвался Андрей. – Ты живёшь в своём маленьком мирке, в котором предательство – норма.
Валентин исподлобья хмуро посмотрел на Андрея, ругнулся и вышел, громко хлопнув дверью.

Через три дня лаборатория перебралась в новое помещение. Комнаты были светлыми и просторными. Две большие и кабинет заведующего. Коридор, по которому к ним можно было пройти, отгорожен перегородкой. Дверь постоянно на замке. Видеокамера у входа…
Пахло краской, побелкой и штукатуркой, и эти запахи вызывали двойственные чувства. С одной стороны, когда тебе в нос бьёт что-то не похожее на цветущий сад – вроде бы и раздражает, но с другой стороны, запахи свежей краски сулят новизну. Мебели было мало, и Андрей, оставшись один, подумал, что стол Надежды поставит в своём кабинете. «Так будет удобнее. И наплевать, кто что скажет. Неудобно штаны через голову надевать! Удобно должно быть нам! Это нужно для дела. Не буду же я то и дело её вызывать, чтобы посоветоваться или что-то спросить!»

Через пару дней отдел кадров университета стал направлять к Мартынову на собеседование людей.
Пришедшему молодому электронщику Андрей сказал прямо:
– Я не понимаю, вам двадцать семь лет, а вы утверждаете, что у вас большой опыт работы. Откуда он у вас?
– Опыт приобрёл в армии. Окончил ракетное училище.
– Старший лейтенант Боголюбов, понятно. А ушли почему?
– Не понравилось. Вот и ушёл.
– То есть, вы – конфликтный человек?
Боголюбов задиристо ответил:
– Это наш командир полка был конфликтным человеком, а я человек миролюбивый.
Андрей внимательно посмотрел на бывшего офицера и подумал: «Да, парень с характером. Брать его, конечно, нельзя. Но именно поэтому я его возьму – с испытательным сроком, разумеется».
Он рассказал Боголюбову о предстоящих проверках и о тех обязательствах, которые должны будут взять на себя все сотрудники лаборатории, но парень ответил, что для него это всё привычно, он к этому готов.
Потом пришли две девушки – одна инженер, другая технолог. Андрей сказал, что подумает, и попросил их позвонить через несколько дней.
После их ухода в кабинет вошла Надежда.
– Андрей Александрович, – сказала она официальным тоном, пряча улыбку. – Я хотела бы у вас работать…
– Наконец-то! Вот твой стол. Занимай, и давай приведём в порядок документацию…

На следующий день, как обычно, Андрей с Надеждой пришли на работу раньше всех. Поднимаясь по лестнице, идя по пустому коридору, они наслаждались тишиной.
– У меня ощущение, что день сегодня будет трудным, – признался Андрей.
– Почему?
– Нужно серьёзно готовиться к конференции, а тут этот переезд, организация работы в новых условиях. И уж совершенно не ко времени мой день рождения…
– Мы со всем справимся, – успокоила его Надежда. – Ты как Леонардо да Винчи. Он был настолько велик, что не только придумал вертолёт и парашют, но ещё явился во сне Менделееву, в виде периодической таблицы. У нас всё будет хорошо.
– Ты всё шутишь!
Было ещё темно. Надежда и Андрей стояли у окна и смотрели на голубоватый свет фонарей, отражающийся в зеркале покрытого ледяной корочкой асфальта. По нему медленно скользили машины, осторожно шли люди. Полоска алой зари уже окрасила небосвод, вот-вот должно было взойти солнце.
Надежда, возбуждённая предстоящими переменами, была счастлива: вчера Андрей официально развёлся со своей женой!

Вскоре пришли Анжела Вартановна и Любовь Михайловна. Вместе с цветами они преподнесли Андрею и книгу.
– Это последние работы конференции в Лондоне. Вы ведь легко читаете на английском. Будьте здоровы и счастливы. Рады работать под вашим началом.
Любовь Михайловна чмокнула шефа в щёку и отошла в сторону, словно выполнила свой долг.
– И я вас поздравляю, – сказала Анжела Вартановна. Пожала руку шефу, подошла к холодильнику и поставила в него торт и кулёк с фруктами.
– Дорогие друзья, – ответил Андрей, – спасибо за поздравление, но отмечать это событие сегодня не могу по многим причинам. Вернусь из Мюнхена, и обязательно посидим, как принято у нас.
Только он это сказал, как дверь с шумом распахнулась. В проёме стоял улыбающийся Алексей Никифорович, держащий какой-то свёрток, а рядом с ним Мирра Абрамовна с букетом роз.
– С днём рождения, Андрей Александрович! – сказала Мирра Абрамовна. – Счастья вам и успехов! А это баночка вашего любимого кофе Nescafe Gold.
Профессор тоже произнёс обычные тёплые слова, какие говорят в таких случаях. Они оглядели раскардаш, творящийся в лаборатории, и поспешили уйти, понимая, что сейчас не до празднования дня рождения.
– За работу, друзья, – сказал Андрей. – Нам пока не до лирики…

В лаборатории появился розовощёкий, благоухающий дешёвым одеколоном пожилой мужчина.
Аскольд Иванович Филиппов показал своё удостоверение, из которого Андрей понял: это человек ОТТУДА.
– Что-нибудь случилось? – спросил Андрей, мысленно соотнося его с «серым человеком». Этот Аскольд Иванович в сравнении явно проигрывал. Он походил на престарелого отставника, служаку.
– Ничего не случилось, – заверил его Аскольд Иванович. – Просто нужно подписать кое-какие документы о неразглашении и о прочем таком. Вот ознакомьтесь, пожалуйста, и распишитесь здесь, здесь и ещё вот здесь.
Андрей так и сделал: ознакомился и оставил свои подписи в трёх местах – дескать, с этим он согласен, с этим ознакомлен, а вот по этому поводу он оставляет свою особую подпись о неразглашении.
Потом то же самое проделали остальные сотрудники лаборатории.
Особенно внимательно читала документы Любовь Михайловна. Спросила:
– Так что, теперь я и в Турции отдохнуть не смогу?
– Нет, почему же? Только должны будете нас поставить в известность, куда едете и надолго ли. Никаких проблем! Езжайте хоть в Зимбабве!
Он гордо выпятил грудь, как будто от него зависело, разрешать или не разрешать такую поездку.
В общем-то вся процедура заняла немного времени, Андрей облегчённо вздохнул, когда Аскольд Иванович спрятал документы в папку.
– Что-нибудь ещё? – спросил он, видя, что особист не собирается уходить.
– Дело в том, – вкрадчиво ответил Аскольд Иванович, – что у меня к вам есть ещё одно маленькое дельце.
– Я слушаю вас, – сказал Андрей, чувствуя, что сейчас этот солдафон скажет что-то неприятное.
Аскольд Иванович подошёл к двери кабинета и плотно закрыл её, опасаясь, что его услышат сотрудники лаборатории.
– Я был бы вам очень признателен, если бы вы оказали мне одну услугу.
– Смотря какую, – уклончиво ответил Андрей, с ужасом понимая, что он уже знает, о какой услуге хочет просить этот сотрудник Первого отдела.
– Дело в том, – начал было Аскольд Иванович, – что у нас в настоящее время появился интерес…
– Нет! – твёрдо заявил Андрей. – Я не оказываю таких услуг.
Аскольд Иванович посмотрел на него с изумлением:
– Я же ещё не сказал вам, какая у меня просьба!
Андрей махнул рукой:
– Мне и так всё понятно.
– И что же вам понятно?
– Вам надо прослушать мысли Станислава Петровича Кедрова – правильно?
– Правильно, – подтвердил побледневший Аскольд Иванович. И с подозрением спросил: – Вы каким-то способом считали мои мысли. Телепатически или с помощью прибора, который где-то рядом находится?
– Уверяю вас: я просто догадался, – заверил Аскольда Ивановича Андрей.
– Просто так ничего не бывает, – покачал головой Аскольд Иванович. – Нам ли этого не знать!
На какое-то время воцарилась напряжённая тишина. Наконец он спросил:
– Может быть, вы знаете, о чём я сейчас подумал?
– Знаю, – уверенно ответил Андрей.
– О чём же?
– О том, что этот Мартынов опасный человек и рядом с ним находиться долго нежелательно.
Аскольд Иванович встал с места и сказал:
– Ну что ж, честь имею! Не смею вас больше задерживать. Был рад знакомству. До свиданья.
Они обменялись рукопожатием и расстались.

Кабинет Андрея – большая светлая комната. Слева от стола – окно. На противоположной стене – часы, под которыми картина, запечатлевшая образ какой-то восточной красавицы – только огромные чёрные глаза.
– Стол Надежды Павловны стоял напротив, прямо под этой картиной.
Надежда первое время испытывала неудобство. Она смущалась, убеждала Андрея, что сейчас в лаборатории места много, а ему иногда хочется побыть одному. Но он повторял одно и то же:
– В чём проблема? Неудобно штаны через голову надевать! Мне плевать на то, что кто подумает. Так удобнее работать.
Любовь Михайловна сортировала коробки и выкладывала их содержимое в шкафы, на столы…
Часов в двенадцать Андрей предложил сделать перерыв и выпить по чашке кофе.
Анжела Вартановна достала из холодильника небольшой торт и фрукты.
– А говорили, что отмечать день рождения не будем, – сказал Георгий Боголюбов, новый сотрудник лаборатории.
Все расселись в кабинете заведующего и выпили кофе.

В конце первого рабочего дня лабораторию запер сам Андрей. Он включил сигнализацию, проверил сейф. Отключил рубильник и запер помещение.
– К этому всему нужно будет привыкнуть, – сказал он Надежде, спускаясь по лестнице к выходу.
Когда они вышли на улицу, уже было темно. Ночь поглотила город. Чёрный бархатный занавес закрыл небосвод, не было видно ни звёзд, ни Луны.
– Мы что, к моим не зайдём? – спросила Надежда. – Они, наверное, ждут. Знают же, что у тебя день рождения.
– Нет, дорогая. Не обижайся, но не могу и не хочу никого видеть. Отметим это событие после Мюнхена. Всё время думаю, к чему может привести наша работа.
– Ты под впечатления от встречи с этим Аскольдом Ивановичем?
– Конечно… И чего было засекречивать наши работы? Значит…
– Мы оба твёрдо знаем, что не допустим безнравственного использования нашей методики, – успокоила его Надежда.
Андрей крепче сжал её руку.
– Если бы всё зависело только от нас! – сказал он. – Мы хотим приносить людям пользу! Помогать, а не мешать! Узнавать и использовать получаемые знания для счастья людей, а не шпионства ради.
– У всякого дела в этом мире есть две стороны медали. Думаю, что и Сахаров не хотел приносить вред людям, – тихо сказала Надежда.
– Понимаешь, – задумчиво сказал Андрей. – Через какое-то время моё изобретение заработает на полную мощь. И мы даже представить не можем, как оно повлияет на общество. Мы изменимся. Посмотри, что случилось с обществом после изобретения Интернета, мобильных телефонов. Это не просто связь, не просто безграничные возможности доступа к любой информации. Это ещё и безграничные возможности для слежки за людьми. Как в телевизионной программе «За стеклом». Мы все будем как в гигантском аквариуме, всё будет просматриваться, прочитываться.
– Как в сказке Андерсена о новом платье короля. Жуткая картина вырисовывается… – Надежда крепче ухватилась за руку Андрея.
– Вот-вот. Сегодня мы можем наблюдать за всеми, но ещё не можем разгадывать, о чём они думают. А с нашим открытием мы дадим человеку в руки возможность не только наблюдать, но и узнавать мысли. Не знаю как ты, а я всё время об этом думаю. Мир меняется на глазах. Если мы видим такие невероятные превращения на протяжении одного поколения, то что будет после нас? И я не знаю, имею ли право вообще заниматься этим…
Надежда возразила:
– Но ты же знаешь: чего не сделаешь ты – сделают другие, – возразила Надежда. – Лишь немного позже – вот и всё. Потому делай, раз уж начал.
– Наверное, ты права…
Он вспомнил, как много лет назад к ним в клинику нервных болезней привезли красивую маленькую девочку. Она упала с качелей и ударилась головой об асфальт. В тот вечер дежурил он. Девочка была без сознания. Всю ночь проводили мероприятия по дегидратации, капали, кололи… Когда наутро девочка пришла в сознание, открыла глаза, её измученный бирюзовый взгляд почти сразу же стал доверчивым. Но самое интересное: девочка без труда сказала ему, о чём он думает. Это его тогда так поразило, что он решил искать возможность читать мысли по энцефалограммам. Часто заходил к той девочке. Как же её звали. Лина! Да-да, не Лена, а именно Лина. Он клал руку на её маленький холодный лоб, давал знак медсестре, и та занимала его место у кровати…
А когда утром на профессорском обходе докладывал о ней, её бирюзовые глаза в очередной раз поразили его своими размерами: они занимали чуть ли не половину лица. Пересохшими губами малышка прошептала:
– Я верю вам. У вас всё будет хорошо.
Как будто не она, а он нуждался в помощи!

Когда Андрей с Надеждой, наконец, оказались дома, он, переодевшись и вымыв руки, спросил:
– Разве мы не можем одни, без гостей отметить мой день рождения?
– Конечно, можем! Я тебе и подарок приготовила!
– Подарок? Где же он? – Андрей радостно улыбнулся.
– Не знала, что подарить, но, зная твою любовь к стихам, попробовала написать.
– Стихи?!
Андрей с любовью посмотрел на Надежду, а она достала листок и стала читать, изредка поглядывая в него:

Подарить я хотела море,
Или степь донскую и зори,
Или звёздное небо, луну…
Лучше я подарю весну!
Запах талой земли знакомый,
И дорогу, ведущую к дому,
И набухшие почки берёзы,
И весенние ранние грозы,
И капели лихой перезвон,
И, конечно же, крики ворон,
И подснежники, и тюльпаны,
И волнение, Богом данное…
Подарю тебе сердце преданное,
Мир огромный и неизведанный.
Пусть же жизнь, рождённая весной,
Вином искрится,
И сердце заставляет биться
Любовь, зажжённая тобой!

Андрей смотрел на Надежду с любовью и радостью. «Это и есть счастье! – подумал он. – Что ещё мне нужно?!»
– Спасибо, любимая! Только давай праздновать в кухне! Давно не ел яичницы на сале! Приготовишь? А пить не будем. Нашему малышу это может не понравиться.

10. Вечером второго марта к Андрею неожиданно приехал Григорий. Он был на семинаре в университете и не решился ночью возвращаться на хутор. Март – месяц непредсказуемый: то снегом заметёт, то ветром задует так, что и дорогу не найдёшь.
Дверь брату открыл Андрей.
– Гриха! Вот неожиданная радость. Какими судьбами? – спросил он, помогая ему раздеться.
– На семинар приезжал, да ночью не рискнул возвращаться. Подумал: могу у тебя переночевать, а утром и поеду. Завтра воскресенье. Не выгонишь?
– Тоже сказал! Рад, только завтра я лечу в Москву, а оттуда в Мюнхен.
– Так ты в Германию намылился?
– Я же говорил: международная конференция.
– Да-да… Что-то припоминаю…
– Мой доклад внесён в программу! Ты проходи, проходи в комнату.
Григорий услышал, что кто-то возится в кухне. Открыл дверь и увидел Надежду. Она жарила рыбу. Обернувшись, увидела Григория и смутилась.
– О, простите, – улыбнулся он. – Вкусно пахнет!
– Сейчас будем ужинать, – откликнулась Надежда. Она по фотографиям и рассказам узнала брата Андрея. Крупный нос с горбинкой, усы и казацкий чуб.
Григорий осторожно прикрыл дверь кухни и прошёл в комнату.
– Слушай, Андрюха, я вас не очень-то стесню?
– Не глупи. Надежда здесь хозяйка. Как прилечу из Германии, мы с нею оформим наши отношения. У нас ребятёнок намечается.
Григорий был ошарашен новостями.
– Ты уже развёлся с Ириной?
– Развёлся.
– Дела… – протянул Григорий и сел на диван. – А бате с маманей не захотел показать свою избранницу?
– Всё после этого проклятого Мюнхена. Сейчас не до смотрин…
Чтобы перевести разговор на другую тему, Андрей спросил, что за семинар был?
– Ничего особенного… Им нужно было поставить крестик, что проведён, а мне – что я его посетил. Вот и разошлись, вполне довольные друг другом.
В комнату вошла Надежда. Она постелила скатерть, принесла блюдо с овощами, картошку и жареного карпа.
Андрей поставил на стол бутылку водки, две рюмки.
– Я хочу выпить за вас, мои дорогие! – сказал Григорий. – Он поднял рюмку, чокнулся с Андреем и выпил. Потом наколол вилкой чёрную ягоду маслины и отправил её в рот. – Хороша водочка, да рюмка слишком мала…
– Это, чтобы чаще ты говорил красивые слова! Будь! – сказал Андрей и тоже выпил.
Закусив, положил Григорию на тарелку жареного карпа.
– Конечно, рыба не наша, прудовая. Но есть можно…
– Я хотел привезти балык, вяленых лещей, но не был уверен, что застану тебя дома, – сказал Григорий, с аппетитом уплетая рыбу.
– Ну да, а телефона у тебя нет!
– Есть! Только не мог дозвониться.
– Ладно трепаться, – махнул рукой Андрей. – Ты всё-таки расскажи, что было на семинаре?
– Я ж говорил: для галочки проводили. В самом деле, нужно мне, сельскому учителю физики, знать о том, что учёные нашли в метеоритах органические молекулы? Что существует гипотеза о внеземном «посеве» жизни на нашей планете? Не знают, чем себя занять.
Андрей снова наполнил рюмки водкой и вполне серьёзно сказал:
– И я свою позицию определяю как атеистическую. Но научными методами мы вряд ли можем познать всё сущее…
– И я о том же! – Григорий выпил, уже не чокаясь и искоса поглядывая на Надежду. – Человек ограничен в возможности познания несколькими бесконечностями: бесконечно малым, бесконечно большим, бесконечно долгим, бесконечно коротким… Проверить это у него нет возможности. Здесь атеизм и наука соприкасаются вплотную с верой и религией…

Они проговорили до глубокой ночи. Потом Надежда постелила Григорию на диване. Утром позавтракали. Григорий поехал на автовокзал, а Андрей – в аэропорт.

В салоне «Боинга-737» было свободно. Андрей занял место у окна и наблюдал, как копошились работники аэропорта. Валентин сидел рядом, но говорить с ним не хотелось. Настроение было подпорчено с самого утра. В аэропорту он увидел Алину, напомнившую ему об Ирине. Андрей коротко поздоровался и отошёл в сторону. У него до сих оставался неприятный осадок от последнего разговора с нею.
Валентин просматривал журнал «Наша Орбита». Последнее время он Он мечтал купить Ниссан, постоянно говорил о машинах.
Самолёт взмыл в небо. Почти сразу за окном замелькали клочья белых облаков.
Чтобы как-то нарушить неловкость молчания, Валентин тихо пробормотал возле самого уха Андрея:
– Что-то в последнее время эти «Боинги» часто бьются.
Андрей лишь плечами пожал и раздражённо проговорил:
– Ты умеешь подбодрить! Сейчас рухнуть было бы не очень кстати.
Он хотел сказать, что в этом году ему предстоит стать отцом, но передумал. Вместо этого достал реферативный журнал. Валентин принялся решать кроссворд. Андрей прикрыл глаза и вдруг задремал. Проснулся от того, что Валентин бесцеремонно толкнул его локтем в бок и спросил:
– Как называется спутник Юпитера из двух букв?
Андрей не задумываясь ответил:
– Ио.
– Ио? – удивился Валентин. – Не может быть!
– Может! – пробурчал Андрей.
– Слово из двух гласных? Неужели такое название и в самом деле существует?
– Это один из четырёх спутников Юпитера, открытых ещё Галилеем.
– Верю, верю… А тут смотри – ещё вот что есть: остров в Индийском океане, находящийся на равном удалении от Африки, Австралии и Антарктиды.
Андрей знал ответ, но промолчал.
– Чего молчишь? – спросил Валентин. – Ведь ты же знаешь – я чувствую это.
Андрей усмехнулся:
– Ты что – мысли мои читаешь?
– Читаю! – ответил Валентин вызывающе.
– И что же ты прочёл?
– Прочёл, что знаешь ответ.
– Правильно прочёл, – заверил его Андрей.
– Ну, если правильно, то скажи!
Андрей рассмеялся.
– Ну, если ты и в самом деле умеешь читать мысли, прочти, как называется этот остров в Индийском океане!
– Ну, этого я не умею: читать по буквам трудные иностранные слова.
– Тогда нечего хвастаться! Таких людей на Земном шаре – единицы. Ничего ты не читаешь. Просто догадываешься или следишь за выражением моего лица, а это совсем не то же самое.
Валентин усмехнулся:
– Как ни крути, ни верти, а нужен сканер. Сейчас бы навёл на твою голову и прочёл там название острова.
– И почему на голову? – возразил Андрей. – Ещё неизвестно, где эти самые мысли копошатся. Может, в позвоночнике или в животе.
– Ну ладно, скажи!
– Амстердам, – хмуро ответил Андрей.
– Остров Амстердам? – недоверчиво переспросил Валентин.
– Именно так: в честь известного города в Голландии. На этом острове круглый год дуют ветры, и там всегда холодно, хотя на этих же широтах в Африке или в Австралии очень даже тепло.
Валентин посчитал клетки.
– Подходит, – сказал он.
Андрей откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Обидно: на такую солидную конференцию – и не рассказать о том, что удалось сделать. Тогда можно было бы услышать и какие-то советы, рекомендации. А теперь придётся говорить лишь о задачах, которые они поставили перед собой. Да и то, как настоятельно рекомендовали «серые» люди, меньше говорить и больше слушать!
– Есть вариант эксперимента, – сказал Валентин, откладывая журнал в сторону. – Залезай на дерево и бросай яблоки на головы прохожих, высекая их мысли.
Андрей понял, что Валентин предлагает временное перемирие. Кивнул:
– Мысли, высказанные прохожими, ценности для науки представлять не будут.
– Ты хоть понимаешь, что происходит? – вдруг спросил Валентин, поворачиваясь к Андрею. – Нет, ты понимаешь, что происходит или нет? Такого шанса у нас может и не быть! Я так давно об этом мечтал. Разве и мечтать не могу? Или не достоин? Мы с тобой окончили институт с красными дипломами, работаем в клинике медицинского университета, защитили диссертации… а прыгаем перед каждым, кто и школу-то окончил с трудом! А я хочу, чтобы передо мною прыгали и говорили: «Чего изволите?!»
– Посмотри в окно. Что ты видишь? – сказал Андрей.
– Небо, облака…
– А теперь посмотри в зеркало. Что ты там видишь?
– Что я могу там видеть? Себя увижу…
– Я и говорю: окно из стекла и зеркало из стекла. Стоит только добавить немного серебра, и уже видишь только себя. Не переоценивай свою значимость. К тому же ты в основном занимался диагностической электроэнцефалографией, и, как понимаешь, это несколько отличается от того, что ты хочешь продать. Мы уже с тобой об этом говорили, но если ты будешь продолжать, я вынужден буду обратиться к руководителю группы.
Валентин некоторое время молчал, потом, словно что-то решив, сказал:
– Ладно, тогда послушай анекдот. Гаишник Иванов, будучи в невменяемом состоянии, остановил «Мерседес» с мигалкой…
Андрей не слушал Валентина, прикрыв глаза, откинувшись на спинку кресла, он ушёл в свои мысли. Они всё время крутились вокруг одной и той же проблемы:
«Контролем над человеческим разумом давно мечтали овладеть люди. Врачи, чтобы помочь тяжким больным. Спецслужбы – чтобы «расколоть» мошенников, шпионов или чтобы манипулировать сознанием оппозиционеров… Сейчас контроль над разумом – обычное дело. Сегодня этим занимаются институты и лаборатории в разных странах…»
Андрей взглянул на Валентина. Тот, кажется, задремал в своём кресле.
«И стимуляция мозга позволяет человеку видеть «невидимые» лучи и слышать «неслышимые» звуки, ощущать запахи, которые в обычных условиях человек ощущать не может! В США применяют для стимуляции мозга ультразвуковые импульсы. В клинике это помогает в борьбе с депрессией, эпилепсией, улучшает память, смекалку! Но никто ещё не пробовал читать мысли по едва заметным изменениям электромагнитных полей биотоков мозга.
На карте мозга много белых пятен. Наши действия и мысли нужно «привязать» к соответствующим областям мозга, но это так же сложно, как расшифровать геном человека! Для серьёзного изучения мозга энцефалография – не лучший метод! Каждый электрод собирает электрическое поле с площади трёх квадратных сантиметров. Это очень много, если учесть, что в одном кубическом миллиметре содержится сто тысяч нейронов! Расшифровать эту «кашу» очень сложно. И попади эти технологии в плохие руки, они могут стать весьма опасным оружием…»

Вскоре самолёт приземлился в аэропорту Шереметьево-1. Переехав в Шереметьево-2, Андрей и Валентин провели томительные четыре часа в московском аэропорту, но как только их новый самолёт взмыл в небо, держа курс на Мюнхен, они с жаром возобновили разговор.
– Идея ноосферы – очень красивая, но она никуда не годится, – сказал Валентин.
– Это почему же? – спросил Андрей.
– Есть очень простой довод, оспаривающий справедливость теории о ноосфере, – сказал Валентин. – Представь себе наш Земной шар, вокруг которого плещется облако информации.
– Представил.
– Мы не знаем, из чего сделано это облако и из чего сделана эта самая информация, насыщающая его. Просто примем идею, что такое возможно. Но тогда мне это облако напоминает электролит в аккумуляторе. А что такое электролит? Это некая жидкость, которая насыщается электроэнергией. Можно расходовать эту электроэнергию, а можно снова потом заряжать жидкость новыми порциями электроэнергии.
– Что ты мне читаешь курс физики за восьмой класс, – возмутился Андрей. – Говори дело!
– А я и говорю! Ноосфера – это оболочка, которую можно насытить мыслями и идеями, а можно их оттуда взять, опустошив её. А потом – снова заряжать и снова разряжать. Если это так, то вот тебе вопрос: а чем была начинена эта самая ноосфера, когда люди ещё не научились мыслить? Значит, она была пустой?
– Ну, почему пустой? – возразил Андрей. – На Земле и до человека происходили какие-то события. Представь: пермский период, когда из-за извержения вулканов в Сибири погибло почти всё живое на планете. Ведь сколько мучений испытал живой мир Земли в тот злосчастный период! Девяносто процентов всех форм жизни погибло. Неужели ты думаешь, что эта информация никак и нигде не отразилась? Мысль не обязательно должна исходить от человека. Её источником может быть любой другой живой объект. А может и не только живой.
– Тогда нам остаётся прийти к идее Бога, – заявил Валентин. – Вулканы в пермский период, извергаясь, сформировали сильное информационное поле – правильно я понимаю?
– Правильно, – подтвердил Андрей. – За всю историю существования Земного шара таких извержений больше не было. Ну и что?
– А тебе не приходит в голову, что это был чей-то план? Некий Высший задумал решил заново перестроить жизнь на Земле. Он разочаровался в том, что сотворил, и включил систему уничтожения в виде этих самых вулканов. Но если подобные мысли о переустройстве существовали бы, мы могли бы скачивать их так же, как сейчас скачиваем мысли из Интернета.
Андрею эта идея понравилась, и они с Валентином принялись фантазировать, на каком принципе должен был бы работать этот новый прибор.
– На каком принципе – это и так понятно, – сказал Валентин. – Электромагнитные колебания есть – значит, их можно фиксировать.
– Дались тебе эти электромагнитные колебания! – возразил Андрей. – Там может быть совсем другой принцип, о котором мы ничего не знаем.
Валентин промолчал. Через некоторое время снова обратился к Андрею:
– Вот скажи мне… Ведь у нас с тобой так много общего, нам хорошо думается вместе. Из-за чего, в таком случае, мы с тобой постоянно ссоримся?
– Понятное дело, из-за чего! – воскликнул Андрей. – В нашу жизнь вошли две сестрицы, которые и перепортили всё.
Валентин досадливо поморщился:
– Ну при чём здесь сестрицы?
– При том, – Андрей тяжело вздохнул. – Они с самого начала заявили: им, красавицам и умницам, нужны особые условия.
– Но ведь они и в самом деле красавицы! Какие у них были фигуры! А их необыкновенные глаза!
Андрей замотал головой.
– Да ерунда всё это! Подумаешь, дело большое: натуральные блондинки с чёрными глазами! Ну редкость – не спорю. Но что теперь – в обморок падать из-за этого? А мы с тобой – упали! Мы просто повелись на эту их внешнюю оболочку. А когда повелись, они стали требовать от нас всё больше и больше: раз они такие необыкновенные, значит, мы должны за эту самую необыкновенность платить. Я отказался и послал свою ко всем чертям. А ты принял условия. И теперь она из тебя верёвки вьёт.
– Ну, вот, мы опять с тобой разругаемся, – грустно сказал Валентин.
– А ты не ругайся, – посоветовал Андрей. – Занимайся своим делом – и всё. Мы с тобой стоим на пороге великих открытий. А ты только и думаешь, где бы что урвать!
– Но жить-то на что-то надо? И потом – насчёт сестёр. Ты свою послал ко всем чертям, и это было твоё решение. А я свою не собираюсь никуда посылать. И это моё решение. Я дорожу тем, что судьба послала мне такую необыкновенную женщину…
Андрей фыркнул при этих словах.
– А ты не фыркай! Да, дорожу! Для меня честь, что такая женщина выбрала когда-то меня. И я действительно хочу обеспечить ей тот уровень жизни, которого она достойна.
– Да обеспечивай сколько хочешь! – пробурчал Андрей. – Только я, пока ты будешь соответствовать амбициям своей Алины, займусь ноосферой и расшифровкой мыслей своих современников.

В восемнадцать часов самолёт, наконец, приземлился в аэропорту Франца-Йозефа Штрауса в Мюнхене. Они сели в скоростной поезд и через сорок минут были в самом центре города. В гостинице им были забронированы номера.
За ужином в ресторане они встретили других представителей российской делегации. За столом, куда метрдотель предложил им сесть, уже ужинали солидный профессор и изящная женщина лет тридцати в бирюзовом костюме.
Сели, познакомились, разговорились.
Профессор Васильев Леонид Петрович заведовал кафедрой в Первом московском медицинском университете, а Галина Васильевна работала в лечебном отделе министерства здравоохранения. Валентин сразу же стал восторгаться всем, что уже увидел, высказался комплиментарно о медицине в Германии.
Васильев кивнул:
– Современная мировая медицина – не то, что было раньше! А здесь у них оборудование и фармакопея на уровне мировых стандартов.
– Вот я и говорю: нам до них как до неба!
Валентин думал хоть опосредованно, с помощью москвича воздействовать на Андрея.
– Россия имеет все необходимое для создания отличных клинических центров с самым современным оборудованием, – заметила Галина Васильевна, но Валентин её бесцеремонно перебил:
– Десятки лет нам твердили, что медицина у нас бесплатная, хотя она никогда не была таковой.
– Среди российских врачей имеется немало настоящих талантливых специалистов, людей с мировыми именами, – вставил Леонид Петрович.
– Но есть те, – решил вступить в разговор и Андрей, – кого и врачами назвать можно с большой натяжкой.
Леонид Петрович, оказалось, был много раз в Мюнхене и хорошо знал клинику, где будет проходить конференция.
– Это – старейший центр современной медицины международного уровня. Современное оборудование, высококвалифицированные кадры…
– Как же нам туда добираться? – спросил Валентин.
– В девять утра к гостинице подойдёт автобус и отвезёт в клинику делегатов конференции.

11. Зал, в котором проходила конференция, представлял собой аудиторию мест на триста, устроенную амфитеатром, оснащённую экраном для демонстрации слайдов, таблиц, видеороликов. На сцене за большим столом, накрытым зелёной скатертью, расселись выдающиеся неврологи из США, Франции, Германии, Китая и России. Председательствовал представитель страны, принимающей участников конференции, профессор Дортмундского университета Макс Нейман – сухопарый светловолосый мужчина в зелёном костюме, висевшем на нём, как на вешалке. Пока делегаты неспешно занимали свои места, он вел по-английски беседу с коллегой из Китая, круглолицым и узкоглазым профессором Фанг Юйсаном.
– Чтобы избавиться от этой болезни, я готов продать душу дьяволу! – говорил Нейман.
– Напрасно так волнуетесь, – успокаивал коллегу Фанг Юйсан. – Во-первых, сегодня это хорошо научились лечить, а во-вторых… приезжайте к нам в Китай…
– Ну, да! И там я смогу спокойно отдать душу Богу?! Покорно благодарю!
В фойе с самого утра различные фирмы демонстрировали достижения медицинской техники. Чего там только не было! Новейшее диагностическое и лечебное оборудование, лекарства… Гости неторопливо рассматривали образцы, оформляли заказы, заключали контракты на поставки… Отовсюду доносились возгласы на разных языках, смех.
Прозвенел второй звонок, приглашающий делегатов в аудиторию, и Андрей с Валентином направились туда.
Им достались места в двадцать первом ряду.
– Я думаю, и здесь всё будет слышно, – заметил Андрей.
– Можешь не сомневаться, – кивнул Валентин. – К тому же половину докладов я и слушать не буду. Мне ваши экспериментальные работы, все эти крысы, собачки с кошечками – до лампочки! Хорошо, что есть синхронный перевод и на русский язык…
– Значит, понимают, что и России есть что сказать, – произнёс Андрей.
Рядом с Валентином сидел католический епископ в чёрном костюме и с крестом на груди. Большую лысую голову его покрывала красная шапочка. Андрей подумал: почему это религиозный деятель очутился на конференции неврологов, славящихся более других своим вольнодумством?
В кресло слева от Андрея уселся мужчина лет пятидесяти с небольшой круглой лысеющей головкой и ровным длинным носом, который оседлали очки в золотой оправе. В руках он держал уже изданный сборник трудов конференции в ярко-красной обложке. Он поставил на столик, поднимающийся перед каждым креслом, диктофон и представился на хорошем русском языке:
– Майкл Кларк. Профессор из Питтсбурга, Соединённые Штаты Америки.
Он говорил громко, словно чем-то хвастался.
– Мартынов Андрей, а это – мой коллега Кузнецов Валентин. – Как вы поняли, что мы из России?
– Это видно сразу, – рассмеялся Майкл, демонстрируя свои перламутровые зубы, но так и не ответил, по каким признакам определил, что Андрей и Валентин из России. – Мистер Мартынов! Я знаком с вашими работами. Помнится, долго был под впечатлением. Рад личному знакомству. Да-да… Был под впечатлением. В самом деле, как передавать электричество без проводов? Шутка шуткой, но это на грани фантастики! Вы уже добились каких-то результатов?
– Пока дело ограничивается только идеями, – ответил Андрей, желая перевести разговор на другую тему, но Майкл вцепился в него, как бульдог:
– Нет-нет! Вы только представьте: переворот в науке! Нобелевская премия! Не нужны провода…
– Но это – техническая проблема, – сказал Андрей. – Кажется, начинается… – Он открыл блокнот и приготовился записывать. Надел наушники, из которых был слышен синхронный перевод.
Председательствующий объявил конференцию открытой и выступил с краткой вступительной речью.
Он сказал, что на конференции присутствуют выдающиеся неврологи мира. Перечислил, из каких стран приехали учёные, назвал их имена и какие университеты и клиники они представляют…
Первый день был посвящён экспериментальным работам. К трибуне один за другим подходили учёные, читали свои сообщения, демонстрировали слайды, фотографии, рассказывали о результатах экспериментов… Их речь сразу же переводилась на несколько языков. Но в зале не было тишины, которую можно наблюдать, например, когда звучит симфонический оркестр или поёт такая, к примеру, оперная дива, как Анна Нетребко. Кто-то оживлённо беседовал с соседом, показывал свои работы, схемы, в чём-то убеждая собеседника. Кто-то вообще говорил о Мюнхене. Ведь, этот город не только аккумулировал в себе массу культурных и музейных ценностей, но и является мощным промышленным и исследовательским центром. Здесь крупнейшая в Европе библиотека, ядерный научно-исследовательский реактор, музеи, обсерватории… Наконец, прекрасная медицина. Словом, здесь есть чему поучиться…
Иногда, после прослушанных сообщений, делегаты задавали выступающему вопросы, но чаще всё проходило без длительных споров или выяснения каких-то деталей.
На трибуну вышел молодой учёный из Индии. Он говорил о том, как, воздействуя на мозг электромагнитами, удалось вызывать у кошек условные рефлексы… Потом что-то говорил об эволюции, на что откликнулся Валентин.
– А кто сказал, что человек – последнее звено в эволюции? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь, но так, чтобы его услышал Майкл. Ему хотелось продемонстрировать себя не просто статистом. Возможен более совершенный индивид, воплотивший в жизнь мечту людей о сверхчеловеке. Представьте: этакий совершенный супер-пупер будет не только летать и плавать, но и видеть невидимый спектр лучей, слышать неслышимые звуки, обонять запахи, как ищейка…
– Вы есть Ein Tr;umer, wie zu sagen, auf Russisch? – сказал епископ.
– По-русски это называется фантазёр, – перевёл Майкл и, чтобы уйти от скользкой темы, сказал: – Насколько мне известно, борьба вокруг реформы науки в России не утихает. Академическая верхушка грудью встала на защиту своих интересов, представляя их, естественно, как интересы самой науки.
Казалось, он знает о том, что происходит в околонаучных кругах России не хуже Андрея и Валентина.
– И у вас не везде тишь и благодать, – заметил Андрей.
– Безусловно, – легко согласился Майкл. – Достижения вашей науки в определённых областях отрицать нельзя, но эффективность её в целом сегодня в разы ниже, чем на Западе.
– Ну да, – кивнул Валентин, глядя на Майкла с такой симпатией, что казалось, был готов его расцеловать. – Скандал вокруг липовых научных званий и диссертаций, это ли не позор?! Да и успехи у нас, как в том анекдоте: на концерте у комика Петросяна было так скучно, что парализованный мальчик встал со своего места и ушёл.
Андрей поморщился. Посмотрев с укором на Валентина, он спросил Майклу:
– Не ваши ли министры покидали свои посты, будучи уличёнными в плагиате?
– Бывает, конечно. Чего только у нас не бывает! Но вы не можете отрицать, что возможностей для продвижения своих идей на Западе больше.
Майкл легко определил «главное звено» и обращался в основном к Андрею.
– Может быть, – неохотно согласился тот. – Но и достижений нашей науки отрицать нельзя! Вспомните хотя бы Королёва и Гагарина, Ландау, Капицу… А в естественных науках Павлова, Мечникова, Вавилова…
– Вы правы, – улыбнулся Майкл, довольный, что ему удалось втянуть в спор этого русского. – Но именно Капица считал, что организация науки в России отнюдь не совершенная. Если мне память не изменяет, он даже говорил об «аракчеевщине», царящей в ней!
– Чего ты, Андрей, споришь! – воскликнул Валентин так, что сидящие впереди делегаты стали оборачиваться и с укором смотреть на спорщиков. – У нас открытие признают лишь тогда, когда оно будет признано на Западе! Или забыл позор лысенковщины, ужас борьбы с генетикой? Кибернетика считалась лженаукой! Идеологизация дошла до крайней степени, до абсурда! Мне рассказывали, что любой научный трактат необходимо было начинать с прославления вождя и коммунистической партии… Потом такое мы наблюдали в Китае при Мао Цзедуне, в Камбодже при Пол Поте, наконец, в Северной Корее…
– Совершенно верно. Это и привело науку в России к застою, – кивнул Майкл. Потом, увидев, что сидящие в передних рядах делегаты стали возмущаться их громким разговором, тихо сказал:
– Поговорим в перерыве. Приглашаю вас на чашечку кофе.
Чтобы придать беседе непринуждённость, Валентин добавил:
– Мюнхен славится своим пивом. Будем пить кофе и запивать пивом!
В перерыве, продолжая начатый разговор, Майкл сказал, словно всё время думал только об этом:
– Вас качает, как шлюпку в бурю. Все вдруг стали крестить лоб и клясться, что были диссидентами! Но Бог с ними. К сожалению, наукой перестали заниматься. Всё думают, как бы побольше заработать. Впрочем, если хотите, это не такая уж и глупая идея! Мерилом качества является польза, которую может принести то или иное открытие.
Они вышли из зала, спустились по широкой мраморной лестнице и направились в кафе. Здесь уже толпился народ.
– Разве вы не видите, Андрей, – сказал Майкл, демонстративно обращаясь именно к нему так, словно Валентин его не интересовал, – ваше государство не хочет или не может создать своим учёным приемлемые условия жизни и работы?!
– Пока не может, – согласился Андрей, – но что из этого следует?
– Наука принадлежит всему человечеству! Палочку Коха открыл немец, а теорию относительности – еврей Эйнштейн, но разве они не служат всем людям на Земле? Именно поэтому, может быть, следует переехать в ту страну, где вам создадут достойные условия для работы. Оснастят лабораторию современным оборудованием… И ваше открытие начнёт служить человечеству не через десять лет, а уже завтра!
– Да какое у меня открытие!? То, чем мы занимаемся, уже давно известно. Мы клиницисты и изучаем энцефалограммы при различной патологии мозга…
– Ну да, ну да… Приглашаю вас ко мне в Питтсбург. Поработать пару месяцев в лаборатории.
– Это было бы здорово! – улыбнулся Валентин.
– Ну да, поедешь в Америку, будешь работать на современном оборудовании, сделаешь открытие и… сопьёшься от тоски по родине. – Андрею надоел этот разговор, напоминающий вербовку. Отставив чашку с недопитым кофе, он сказал: – Пойду покурю. Через десять минут нужно снова быть в зале. Должен выступить профессор Сорокин. Эдуард Львович уехал из России лет десять назад. Я давно слежу за его работами, читаю статьи. Интересный невролог…
Он вышел из кафе, оставив Валентина с Майклом. Подумал: «Пусть Валентин порезвится. Лишь бы глупостей не натворил». Майкл сразу потерял интерес к разговору. Правда, сделал попытку узнать у Валентина о работе Мартынова. Но тот ничего стоящего не смог ему сказать. Он кратко рассказал о лаборатории, о том, чем они занимаются, но конкретной информацией не владел.
Вскоре они снова сидели в зале и слушали выходящих к трибуне учёных. Наконец, председательствующий назвал фамилию Сорокина.
Худой носатый мужчина лет шестидесяти с рыжими волосами и скрипучим голосом монотонно бубнил, высказывая какие-то непонятные тезисы, и очень скоро стало ясно, что его мало кто понимает. В зале было шумно, председательствующий профессор Макс Нейман демонстративно посмотрел на часы. Но Сорокина это мало волновало. Он продолжал говорить на своём плохом немецком, слушали его немногие.
– Самой сложной областью нерелигиозной философии является теория познания, – резюмировал, наконец, Сорокин, – поскольку она опирается на результаты всех прочих наук. Но нельзя всерьёз заниматься современной теорией познания, не разбираясь в современной физике, биологии, потому что прежде всего именно эти науки осуществляют современное научное познание…
Андрей подумал, что хорошо бы поговорить с Эдуардом Львовичем. Он, несомненно, мог бы что-то подсказать по проблеме распознавания образов или даже слов по электроэнцефалограмме. Спросил Майкла, не знает ли тот, где остановился Сорокин.
Майкл улыбнулся:
– Он живёт в Мюнхене. Работает в университетской клинике. Я с ним знаком и с удовольствием вас ему представлю.
– Спасибо. Если будет время. Я знал его работы, когда он ещё жил в России. Судя по всему, на Западе он не так сильно преуспел!
Майкл кивнул и заговорил с епископом на немецком языке, а Андрей вспомнил, что и в России некоторые священники были выдающимися медиками. Например, святитель Лука, епископ Войно-Ясенецкий, получивший Сталинскую премию за книгу «Очерки гнойной хирургии».
Пастор что-то шептал Майклу на ухо, а тот тихо переводил его слова Андрею и Валентину:
– Святой отец говорит, что для науки опасны как диктат, так и анархия. С этой проблемой столкнулась в своё время церковь. В первые столетия после смерти Иисуса Христа ещё не было института папства и, соответственно, никакого диктата, каждый был волен трактовать учение Христа по-своему. Потом ударились в другую крайность: право дальнейшего толкования учения оставили только высшим иерархам. Мирянам было запрещено даже читать Библию. Затем наступили времена Реформации. Верующие получили возможность читать Библию. И снова началась вакханалия взглядов, толкований…
– Наука не разбита на конфессии, как христова Церковь, – заметил Андрей. – Есть, конечно, школы, придерживающиеся разных взглядов по конкретным вопросам, но между ними происходит диалог…
Священник улыбнулся, кивнул Андрею:
– Ja, ja. Ich verstehe dich. Я понимайт… Вы правы…
– Но учёный, – продолжал гнуть свою линию Майкл, – который не может стать авторитетом и получить признание в своей стране, может получить его в мире.
– Наш академик Сахаров говорил, что в науке не может быть иного авторитета, кроме авторитета истины.
– Вы есть правда… Du hast vollkommen Recht! Ja, ja.
Наконец, председатель пригласил Мартынова.
В зале возникло оживление. Мартынова знали по статьям, опубликованным в зарубежных журналах. Но всех разочаровало то, что в своём докладе он ничего нового не сказал. Обсуждался принципиальный вопрос возможности дистанционного съёма энцефалограммы. О том, что по ним собираются прочитать мысли, он даже не намекнул.
– Метод, – сказал в заключение Мартынов, – работает лишь на уровне научного мышления и как образец обоснования признанных всеми, ставших классическими теорий, типа механики Ньютона или электродинамики Максвелла. Но этого пока недостаточно…
– Вы прекрасный конспиратор, – сказал Майкл, когда Андрей возвратился на место. – Так и осталось непонятным, смогли ли вы получить энцефалограмму, не прикасаясь к голове пациента?
– Это всё в мечтах, – вежливо улыбнулся Андрей. – У нас море всяких идей и мнений, альтернативных науке. Но зачем это всё, когда сегодня так популярны экстрасенсы, астрологи и предсказатели. Вспомните Вольфа Григорьевича Мессинга!
– И научный официоз, – кивнул Майкл, – и псевдонаучный бред, которым кишит Интернет.
– Всё это – салонная болтовня, – вставил Валентин, – никак не влияющая на происходящее в мире. Современная мировая медицина продолжает совершенствовать свой арсенал приборов и оборудования, внедряя в медицину все последние достижения, в том числе и связанные с нанотехнологиями.
– Совершенно верно! – воскликнул Майкл. – Но до использования нанотехнологий нужно дорасти! Я убеждён, что российская наука нуждается в реформе. Нельзя вам запираться, как это говорят у вас, в своих конюшнях…
– А мне недавно довелось читать работу одного эскулапа, – шёпотом сказал Валентин, – который математически доказал, что Бог един в трёх лицах! Доказательство сводилось к тому, что Бог представляется вектором в трехмерном пространстве, а «лица» – его проекциями на оси координат. Подобную ахинею тяжело найти даже в астрологии или любой другой псевдонауке.
– Такое можно прочитать и у нас! Это – шумы, и науку нужно очищать от них, как мы очищаем наводящие токи при записи биотоков мозга.

Когда был прочитан последний доклад, значащийся в программе первого дня конференции, вышла к трибуне светловолосая девушка и пригласила всех делегатов в восемь вечера прийти на товарищеский ужин в ресторане гостиницы. Как оказалось, большинство иногородних делегатов были поселены в одном фешенебельном отеле, на первом этаже которого и располагался ресторан.
– Был рад знакомству, – сказал Майкл. – Встретимся вечером. Тогда же, если придёт профессор Сорокин, я вас с ним и познакомлю.
– Спасибо. До встречи, – откликнулся Валентин. – А вот предложение поработать в вашей лаборатории в Питтсбурге меня очень заинтересовало.
– Буду рад, буду рад, – пробубнил Майкл, пожимая руки Андрею и Валентину.

В шесть часов в номер к Андрею постучали. Андрей открыл дверь. Перед ним стояла Галина Васильевна, та самая представительница министерства, с которой он познакомился в день прилёта. В первое мгновение он подумал, что она ошиблась номером, но та, улыбнувшись, извинилась:
– Простите, что без предупреждения…
– Ничего-ничего, – ответил Андрей, торопливо надевая рубашку. – Мне показалось, что вы ошиблись номером.
– Не ошиблась. Я к вам, Андрей Александрович.
Андрей постарался сделать вид, что не очень удивился этому визиту малознакомой женщины.
– Проходите, – сказал он.
– Спасибо. Можно сесть? Как вам конференция? – спросила гостья, устраиваясь в кресле.– Андрей Александрович, конечно, вы сейчас лихорадочно пытаетесь понять, зачем я к вам пришла. Вероятно, это будет для вас неожиданностью, но должна предупредить, что вами заинтересовались разведывательные службы США.
– Кто вы?
– Думаю, вы и сами догадываетесь. Профессор Майкл Кларк является кадровым разведчиком Соединённых Штатов, ну и, по совместительству, профессором Питтсбургского университета.
– Так… – в замешательстве сказал Андрей и сел на стул. – Приехали. Я думал, что всё это глупая перестраховка, а здесь играют по-настоящему… – Он не договорил, и со страхом посмотрел на Галину Васильевну. – Почему я должен вам верить?
– Можете связаться с вашим начальством… Впрочем, и этого не нужно делать. Я могу о вас рассказать больше, чем вы знаете о себе. О том, где вы родились, кем, когда и где работал ваш отец, братья… Наконец, о вашей первой жене или о той, которая скорее всего станет вашей второй женой…
– Довольно и этого. И что же мне делать?
– Ничего. Просто будьте осторожнее. Ваши работы представляют большой интерес для разведок нескольких стран, и потому рядом с вами всегда будет наш человек. И хотя Кузнецов ничего не знает о сути вашего открытия, но остерегаться нужно и его.
– Вот попал, так попал, – простонал Андрей. – Я хочу просто заниматься наукой! И всё!
– И занимайтесь. Но с этим Кларком будьте осторожнее. Хотя старайтесь быть естественным. Здесь он вас не будет вербовать, а в Питтсбург вы, скорее всего, не поедете. Хотя не исключаю, что поедет кто-то другой… может, Кузнецов с кем-то из наших людей. Но об этом рано говорить. А пока просто будьте внимательны при общении с этим лисом.
На этом разговор закончился. Галина Васильевна встала, пожала ему руку, пожелала успехов в работе и ушла.
Андрей понял, что о её посещении говорить Валентину не следует. Он открыл мини-бар и налил в бокал коньяк «Наполеон». Выпил, заел терпкий вкус шоколадом.
Через полчаса к нему зашёл Валентин.
– Ну, как тебе конференция? – спросил он, бесцеремонно садясь на кровать.
– Пока мне заинтересовало лишь сообщение Эдуарда Сорокина. Умный мужик. Жаль, что из России уехал, – ответил Андрей, привыкший к такой манере поведения Валентина.
– Чего ты хочешь? Он же еврей!
– Что за ерунда?! Мало ли и среди евреев идиотов?!
– А помнишь, как в анекдоте: «Погода паршивая!» – «Это из-за Гольфстрима». – «Он еврей?» – «Нет. Течение». «Масонское?» – «Океаническое». – «Из Израиля?» – «Нет. Из Америки». – «Так и знал. У них небось солнышко светит, а мы тут гнить должны». – «Да нет. Там сейчас ночь». – «А ты откуда всё знаешь? Ты что, еврей?!»…
– Какая мне разница еврей он или не еврей. Чепуха всё это полная. Главное – мужик толковый, я хотел бы с ним кое-что обсудить, – сказал Андрей.
– А как тебе этот Майкл? Мне он показался занятным малым, – сказал Валентин. Потом, увидев бутылку коньяка, с удивлением посмотрел на Андрея. – С чего это ты пьешь перед ужином? Да ещё в номере. Это же дорого.
– Голова растрещалась, плеснул немного, чтобы расширить сосуды.
– А можно и мне?
И не дожидаясь разрешения, налил в рюмку Андрея коньяк и торопливо выпил. Андрей с удивлением посмотрел на Валентина.
– Тоже голова разболелась?
– Со вчерашнего дня…

В ресторане было многолюдно. Незнакомые мужчины в смокингах и дамы в вечерних туалетах сидели за столиками и, оживлённо разговаривая, ели и пили, не обращая внимания на только что пришедших, которых метрдотель рассаживает на свободные места.
Андрей досадливо поморщился, когда их с Валентином пригласили к столику, за которым сидел Майкл Кларк. Невдалеке сидела компания москвичей. Среди них была и Галина Васильевна. Они о чём-то оживлённо беседовали.
– Добрый вечер, добрый вечер, – улыбнулся Майкл, привстав.
– А что, тут никакой организации и каждый сам по себе? – спросил Валентин.
– Чувствуется, что вы из России, – улыбнулся Майкл. – Какая организация? Мы же не на Кавказе, где обязателен тамада! Здесь свободная страна. Если хочешь – ешь, если не хочешь – иди смотреть вечерний Мюнхен!
– Понятно, – кивнул Валентин. – А я с удовольствием сегодня выпью. Мне ещё не приходилось бывать за границей без жены, – заявил он, наполняя бокал коньяком. – Составите мне компанию?
– С удовольствием, – сказал Майкл и налил себе.
– Это по-нашему! Уважаю, – одобрил Валентин. – А ты будешь? – спросил он у Андрея.
– Нет. Я закушу, выпью зелёного чая и, пожалуй, пойду в номер. Хочу кое-что обдумать. Кстати, – обратился он к Майклу, – вы обещали познакомить меня с профессором Сорокиным.
– Если он придёт, сделаю это с великим удовольствием, – откликнулся Майкл.
– А что в программе завтрашнего дня? – спросил Валентин.
– О, завтра интересный день, – ответил Майкл. – Клиницисты расскажут о новых методиках. В конце концов для чего работаем мы, экспериментаторы? Чтобы помочь клинике!
Андрей огляделся. Ему было интересно, кто за ним сейчас наблюдает. Но он ничего примечательного не заметил. В огромном зале люди, ели, пили, оживлённо беседовали, и не было таких, кто бы праздно смотрел по сторонам.
Валентин уже сильно захмелел, и Андрей думал, что его пора увести в номер.
– Я хочу, наконец, повысить свой социальный статус! – пьяно воскликнул Валентин. – Иметь право голоса, право принятия решений, возможность максимальной самореализации, право судить других, власть, купить дом, приличную машину… – Он вызывающе посмотрел на Андрея, потом перевёл взгляд на Майкла. – Разве я не прав? – спросил он у него.
– Вполне разумная цель! – кивнул Майкл.
– Но ты забываешь об ответственности, которая является оборотной стороной права принятия решений, – устало произнёс Андрей. – Нужно учитывать ситуацию, последствия, ресурсы… Достаточно ли у тебя знаний, опыта и навыков, чтобы обеспечить наилучшее из возможного?
– Научится. Не боги горшки обжигали! – заступился за Валентина Майкл.
– Профессионализм состоит не только из знаний и умений, но и морально-деловых качеств! – твёрдо заявил Андрей.
– А ты разве сразу всему научился? Без году неделя, как стал завлабом, и нос задрал! Противно! – уже выкрикнул Валентин. – Павлин.
В этот момент мужчина за соседним столиком нечаянно уронил на пол чашку. Она со звоном упала и разбилась на мелкие кусочки. Подбежал официант, стал собирать осколки. Андрей же встал и, попрощавшись, вышел из зала.
Валентин виновато посмотрел ему вслед, махнул рукой и налил себе ещё коньяку.
Выходя из зала, Андрей сказал метрдотелю по-немецки, что за их столиком сидит перебравший немного учёный. Его бы лучше проводить в номер, а то ещё немного, и он тоже начнёт бить посуду.
Метрдотель вывел Валентина из зала. Майкл вызвался проводить его.
Тот не сопротивлялся, покорно следовал за Майклом, бормоча:
– Мы были с ним как братья… и женились на сёстрах… Я знаю о нём всё… Но сейчас, когда так несправедливо сложилась моя жизнь, вы меня заставляете лечь спать, но я всё равно верю, что завтра будет новый день…

12. Второй день конференции прошёл под председательством Фанг Юйсана. В своей краткой вступительной речи он сказал о том, что условия жизни усложняются и, по данным статистики, только пятая часть жителей планеты не имеют вегетативных расстройств, связанных с нарушениями в работе центральной или периферической нервной системы. Головные боли и боли неустановленной природы в разных частях тела, головокружение, бессонница и прочие нарушения сна, проблемы с памятью, повышенная утомляемость – все эти явления относятся к числу проблем, которыми сегодня занимается клиническая неврология…
Потом он предоставил слово профессору из Петербурга. Тот рассказал о точном выявлении очагов эпилепсии с помощью электроэнцефалографии.
Представитель Франции, полная, но не потерявшая ещё привлекательности женщина говорила об определении причины болевого синдрома.
Клинические доклады вызвали больший интерес у аудитории. Задавали вопросы, спорили, выступали в прениях.
Были ещё два сообщения о рассеянном склерозе…
Андрей почти не слушал выступающих. Он думал о том, что успел наболтать Валентин Майклу и почему американца не видно в зале. Неужели всё, что сказала ему Галина Васильевна, – ложь?
Спрашивать у Валентина, долго ли они с Майклом сидели в номере, ему не хотелось, и он даже пожалел, что прилетел сюда. Так и не смог встретиться с Сорокиным, с Джоном Дэвисом из Нью-Йорка, с Натали Мацикян из Парижа… Вопросы же клиники его мало интересовали.
Но после перерыва в фойе появился Майкл. Сегодня он был в светло-сером костюме с ярко-красным галстуком.
Увидев Андрея и Валентина, подошёл, поздоровался и сказал:
– Вчера, видимо, я сильно перебрал, сегодня долго не мог встать. Проспал… Я пропустил что-нибудь любопытное?
– Клиника, – коротко ответил Андрей. – Мне неинтересно.
– А я слушал с удовольствием, – сказал Валентин. – Да и тебе должно бы быть интересно. У тебя же есть и лечебная практика.
– Так ведь ничего нового не сказали. Всё, о чём они говорили, уже прочитано в журналах, да и в сборнике конференции есть.
Майкл послушал приятелей, потом загадочно посмотрел на Андрея и произнёс, словно подвёл некий итог:
– Уравнение с двумя неизвестными… Никто не может сказать, пригодится ли вам это, или нет. Я представляю, как неинтересно слушать клиницистам белиберду, которую несут экспериментаторы. Крысы, электроды, вживляемые в мозг, чипсы, альфа-ритмы, бета-ритмы, сканирование…
– Но без всего этого не может быть никакой серьёзной клинической работы, – заметил Андрей.
– Конечно, вы правы, только и в экспериментальных работах на конференции не было ничего нового, – сказал Майкл. – Впрочем, пора в зал. Прозвенел второй звонок.
В аудитории они снова сели рядом.
– Завтра культурная программа. Жду её с нетерпением, – сказал Майкл. – Предстоит экскурсия по Мюнхену. Увидите старую и новую ратуши, собор святой Богородицы – символ города. Там находится чёрный мраморный саркофаг Людвига Четвёртого. Также планируется посетить Баварский национальный музей…
– Нет, – откликнулся Андрей. – Я, скорее всего, не поеду на экскурсию, а попытаюсь сразу же после окончания конференции улететь домой.
– И не примете участия в прощальном банкете? – удивился Майкл.
– Нет.
– А вы? – спросил он Валентина.
– А я и на экскурсию поеду, и на банкет останусь. Не так часто вырываюсь за границу без присмотра, чтобы торопиться домой.

Последний доклад уже мало кто слушал. Программа была перегружена и утомила делегатов.
Прощаясь, Майкл, Андрей и Валентин обменялись визитными карточками.
– Если всё же решитесь приехать, я вышлю вам приглашение к нам в университет, – сказал Майкл. – Поработаете, посмотрите… Мне приходилось бывать во многих лабораториях, занимающихся изучением мозга. Поверьте, наша на самом высоком уровне. Есть что посмотреть. С другой стороны, если ваша администрация сочтёт возможным, то и я готов к вам приехать. Только так, сообща, объединив силы учёных всего мира, мы сможем продвинуться в этом непростом деле. Всего вам доброго. Рад был знакомству. Впрочем, ещё рано возвращаться в гостиницу. Может, пройдёмся по городу?
Валентин живо согласился, будто ждал от Майкла этого предложения.

Оказавшись в номере, Андрей попытался отдохнуть с часок. Читать не хотелось. В голову лезли какие-то неудобные мысли. Вышел на улицу. Но и здесь было неуютно: валил снег, дул сильный ветер. В свете фонарей и фар снежинки затрудняли видимость, и Андрей подумал, что по такой погоде рейсы самолётов могут отменить. Зашёл в ближайшую кассу и поменял билет на следующий день. Вылет – в десять утра по местному времени. Позвонил домой, предупредил. Потом медленно пешком пошёл в сторону гостиницы. Настроение было пасмурным. Ничего не дала эта поездка в Мюнхен, а ведь он на неё так надеялся!
Андрей медленно брёл вдоль ухоженных домов и думал о том, что, если предельно усилить чувствительность принимающего электромагнитные поля устройства, можно будет снимать энцефалограммы со значительных расстояний. А там, как сказал этот Майкл, – уравнение с двумя неизвестными. Что это даст? Для чего всё это нужно? Хорошо, если бы адаптер Любы устойчиво заработал. Тогда стало бы понятно, для чего… Пройдя мимо Мюнхенской резиденции, свернул налево и оказался в парке, раскинувшемся вдоль реки Изар. Подумал: «Конечно, в чём-то Валентин прав. В Европе или в США, может, я бы жил и лучше. Но не хлебом единым… Оставить родителей, братьев? Да и без Ростова, без своей лаборатории не смогу… Так что одно неизвестное в этом уравнении уже известно. Моя родина – Россия, и только там я могу быть счастлив!»

Вечером к нему в номер зашёл Валентин.
– Напрасно ты не пошёл с нами, – сказал он, садясь в кресло. –Майкл прекрасно знает город. Мы с ним побывали в музее, посвящённом естественным наукам и технике. Чего там только нет!? Настоящие подводные лодки времён Второй мировой. Там же великолепный оперный театр, парк…
– Что-то мне не до красот местных, – ответил Андрей. – Завтра домой лечу. Уже и билет поменял…
– Ну и дурак! Куда торопишься? Или рассчитываешь, что скоро снова побываешь здесь?
– Наверное, ты прав, не скоро ещё здесь окажусь. Но тошно мне оттого, что здесь так всё причёсано и богато, а у нас бедно и тускло…
– Я и говорю! – воскликнул Валентин. – Прикинь: немецкие города были разрушены, как и советские. Но сравни их нынешнее состояние, их жизнь, их сервис, их порядок. Всё не в нашу пользу!
– Ты не заводись! И не сравнивай Германию с огромной Россией. Германию восстанавливали все толстосумы мира, возводили как заслон от коммунистов… Ты лучше скажи, что ещё интересного увидел в музее?
Валентин с воодушевлением принялся рассказывать:
– Как тебе известно, история Земли насчитывает около пяти миллиардов лет. За это время на ней возникали и вымирали многие миллионы видов растений и животных. Вырастали и обращались в прах высочайшие горные хребты. Материки то раскалывались на части и разбегались в разные стороны, то сталкивались друг с другом, образуя новые гигантские массивы суши.
– Вы что там – лекцию слушали? – спросил Андрей.
– Экскурсоводом была роскошная бабенция, да и Майкл хорошо переводил. И знаешь, какой вывод сделала эта девица? Акт рождения земной жизни был одноразовым, и нет никаких признаков, что он повторялся в последующей истории. С тех пор как появилась биосфера планеты, жизнь порождается только жизнью!
– Понятно, – сказал Андрей. – А как же с твоим утверждением, что человек не вершина творения, и, возможно, в будущем появится нечто более совершенное?
– Сегодня мы видим развивающуюся Вселенную. А недовольство «конструкцией» человека высказывали многие философы и анатомы.
– С этим трудно спорить, – кивнул Андрей. – Восхищаться совершенством человечества также не стоит. Беспрерывные войны, накопление средств, способных уничтожить всё живое, загрязнение среды обитания – это ли доказательства коллективного разума человечества?
– Вот-вот! – подхватил Валентин. – Грядущее изменение климата, массовое распространение вирусных инфекций – серьёзные угрозы. Опасностей может оказаться столько, что с ними не сможет справиться человечество. Короче, я редко ходил в музеи, но теперь… хотя у нас вряд ли найдёшь такого экскурсовода…
– В смысле наружности? – улыбнулся Андрей.
– И в смысле наружности, – ответил Валентин. – Но я не о том. Как ты относишься к приглашению Майкла посетить его лабораторию? Он говорит, что обеспечит нас всем необходимым. И визу дадут быстро.
– Не суетись! Приедем домой, подумаю. Просто прогуляться в Америку – у меня времени нет. Но я не отвергаю такой возможности. А ты что, обещал ему что-то?
– Что я могу обещать! – с досадой воскликнул Валентин. – Не знаю, как ты, а лично я не хотел бы упускать такую возможность. Постараюсь собрать какую-то сумму. Рассчитывать, что нас пошлют за счёт государства нельзя. Но что наши деревянные против их зелени.
– Ладно, не хнычь. Завтра куда поедешь?
– Куда все. Я от коллектива не привык отрываться… Ладно, пожалуй, пойду. Сказали, что от гостиницы автобус отойдёт в девять утра. – Валентин встал, потоптался. Видно было, что он хотел ещё что-то сказать, но так и не решился. Вместо этого произнёс: – Послушай перед сном ещё один анекдот, который мне рассказал Майкл: американский турист в Москве решил выпить газированной воды. Подходит к автомату, бросает денежку, ждёт. Автомат пожужжал, покашлял, покряхтел – и ничего. Американец ещё бросает монетку – ни фига. Ещё монетку – тот же эффект. Постоял, голову почесал и думает: «А ведь это идея!» Так появились первые игровые автоматы.
Когда Валентин ушёл, Андрей хотел записать мысль, возникшую неожиданно после рассказанного анекдота. Он достал из шкафа спортивную сумку, открыл её… и вдруг увидел, что в ней кто-то рылся. Вот и хвалёная Германия, подумал он и стал внимательно всё перебирать, всё ли на месте? «Странно, – думал Андрей. – Что они у меня искали? Не бриллианты же! И не деньги! Тогда что?! Или думали, что я с собой таскаю чертежи усилителя? А может, это демонстрация присутствия?»
Он решил никому об этом не говорить, сложил вещи в сумку, разделся и лёг в постель.

Преодоление расстояния от Мюнхена до Ростова, даже с учётом утомительной пересадки в Москве, заняло всего несколько часов. Андрей и не заметил, как оказался снова в Ростове. Только что был там, и уже здесь, это ли не чудо?!
– Ты не поверишь, – сказал он, целуя Надежду, которая встретила его в аэропорту, – так хотелось домой! Да и конференция была не столь интересной. По крайней мере, для меня. Соскучился по тебе, по работе. Там я вдруг остро почувствовал, какая короткая штука – жизнь!
– А я бы хотела посмотреть мир. Кроме Турции, куда летала ещё в две тысячи шестом году, нигде не была, – сказала Надежда, ухватившись за руку Андрея. – Сейчас отдых в Турции или на Кипре дешевле, чем в Сочи.
– Ещё посмотрим. А я соскучился по нашему хутору, по Манычу, по рыбалке на зорьке. Но сейчас хорошо бы поймать такси…
И снова у них была бессонная ночь и разговоры до утра…
А на работе всё было как всегда. Из отдела кадров Андрею посылали людей. Он беседовал с ними. Кого-то принимал с испытательным сроком, кому-то отказывал. Приходили программисты, компьютерщики, электромеханики, все – люди молодые, весёлые. В лаборатории теперь часто раздавались шутки, смех. Но и работали с огоньком.
Любовь Михайловна расцвела: стала следить за своей внешностью. Купила себе халат из голубой ткани и то и дело поглядывала на себя в зеркало, висевшее над раковиной.
По субботам Андрей дежурил в клинике. Дежурства были несложными. К тому же врачам разрешалось ночью спать. Он брал с собой свежие журналы по специальности или монографию и считал, что ему повезло: мог подрабатывать и делать то, что не успел за день.
Надежде дежурить не позволял. Волновался, что беспокойная ночь при беременности может плохо сказаться и на матери, и на ребёнке.
В клинике Андрей чувствовал себя спокойно. Сказывался двадцатилетний опыт. И сотрудники к нему относились хорошо. С Валентином встречался редко. Тот стал хмурым и раздражительным. Отношения у них ещё больше разладились.
– Чему радоваться? Даже спрашивать, что нас ждёт, не хочу, – сказал Валентин, когда они однажды встретились в коридоре клиники.
– Почему? – удивился Андрей.
– Потом будет неинтересно, – ответил Валентин. Он куда-то спешил и закончил уже на ходу: – К тому же я знаю, что меня ничего хорошего уже не ждёт!
Андрей часто ездил в командировки в Москву, в Таганрогский радиоинститут, в Петербург… Встречался с инженерами, конструкторами, электронщиками…
Однажды, вернувшись из командировки, от Надежды узнал, что несколько дней назад Валентина арестовали за взятку. Не удивился, но очень расстроился. Подумал, что в том, что случилось с другом юности, есть и его вина: не смог его остановить, убедить… Впрочем, в чём его нужно было убеждать? Он знал, на что идёт, чем рискует! И обирал ведь больных и их родственников без жалости…
Потом подумал, что и он сейчас делает преступление, что не имеет морального права продолжать работу, которой отдал столько лет. Ему стало страшно: его открытие может изменить мир. И изменить не к лучшему. Владеющие этой технологией смогут манипулировать другими людьми… И что это будет за жизнь?! Общество станет кукольным театром, а все люди будут жить так, как захотят кукловоды! А ведь у них с Надеждой должен родиться сын! Какая судьба его ожидает?! Марионетки в чужих циничных руках?!
Всё реже он шутил с сотрудниками. О совместных посиделках с тортом давно никто не заводил речи. Сотрудники не понимали, чем недоволен завлаб.
Ни единому человеку он не сообщал о своих сомнениях. Но самый последний эксперимент по документам провёл так, что понять его истинное значение никто бы не смог. Андрей понял, что перешагнул роковую черту, после которой уже не будет ничего хорошего… Поблагодарив всех, он забрал журнал протоколов экспериментов и заперся с Надеждой в кабинете…
Надо было находить неизвестное этого уравнения, прийти к какому-то важному решению.

В начале мая, в выходной они отправились на хутор к родителям Андрея. Надежда взволнованно сказала:
– А вдруг я не понравлюсь твоим?
– Понравишься, – утешил её Андрей.
Надежда тяжело вздохнула:
– Смотрины во все времена были трудным испытанием для невесты.
Андрей рассмеялся:
– Тоже мне невеста с пузом! Ты – жена! К тому же не знаешь моих! Ты им понравишься уже потому, что нравишься мне!
Некоторое время они ехали молча, но потом Надежда сказала:
– Не знаю, что и думать. Может, у меня это от беременности?
– А что такое?
– Мне всё время кажется, что чёрный джип едет за нами с самого Ростова.
– Привыкай, – усмехнулся Андрей. – Так теперь будет всегда.
Вскоре её наблюдение подтвердилось одним забавным эпизодом: их остановила полиция, и началось обычное вымогательство: вы превысили скорость… не пристёгнуты ремнями безопасности… а ну-ка дыхните в трубочку…
Андрей лениво огрызался.
Через минуту возле них остановилась машина, которая, как казалось Надежде, и преследовала их. Вышедший оттуда мужчина подошёл к полицейскому, отвёл в сторону и что-то сказал. После чего перепуганный капитан извинился перед Андреем и пожелал счастливого пути.

Вечером в связи с приездом Андрея и Надежды в родительском доме собрались все Мартыновы.
Андрей представил Надежду как свою жену.
– Мы ждём пацана. Батя, если не возражаешь, твоим именем хотим его назвать, – сказал он.
Мать кинулась обнимать сноху. Было видно, что та ей понравилась. А Григорий, поправляя казацкий чуб, громко спросил:
– Казак, стало быть, народится? Звучит-то как, а? Мартынов Александр Андреевич!
Александр Александрович, довольный, поправил усы и сказал с улыбкой:
– А что? Хорошее имя.
При этих словах все засмеялись. Женщины стали накрывать на стол. Николай пошёл к себе в дом за пирогом, который испекла его жена, а Александр Александрович, Андрей и Григорий вышли во двор покурить. Там и поделился своими сомнениями с близкими Андрей.
– Вот такое у меня дело, – закончил он свой рассказ.
– И что же ты хочешь от нас услышать? – сурово спросил отец.
– Что делать-то дальше мне, батя?
– Да что делать, что делать – пробормотал тот, разводя руками. – Ты ведь уже и сам решил, чего ж спрашиваешь?
Андрей удивился:
– Ничего не решил. Я сюда приехал, чтобы вы мне помогли решить это уравнение.
– Слышь, Гриха, как он рассуждает? – усмехнулся Александр Александрович. – Сам себя пытается обмануть! Да если бы ты уже не решил всё сам, не спрашивал бы ни о чём у нас. Я ли тебя не знаю!
– Да что же я решил?
– Знаешь что, брат, а переезжай-ка к нам в Весёлый, – сказал Григорий, потушив сигарету и бросив окурок в специальную баночку. – Будешь работать в нашей больнице.
Отец рассмеялся:
– Ну, ты и молодец, Гриха! И вправду, бросай ты эту свою науку, сынок. Негоже такими делами заниматься честному человеку. А ехать ли тебе в Весёлый или какую другую больницу подыскать – это уж решай сам. Скажешь, что расчёты твои оказались неправильными. Чего не бывает. Иди снова в доктора. Хорошее это дело – больным людям помогать.
– Понял, – сказал Андрей и облегчённо вздохнул.
– Ну и ладно, пойдёмте, дети, к столу, а то нас там уже ждут.
Вытерев ноги о половички, они зашли в дом и присоединились к общему застолью.

Историческое уравнение с двумя неизвестными

Переводы: Владимир Игнатьевых, Петр Голубков, Анатолий Жариков, Сергей Милевский,
Ольга Ступенькова, Светлана Лемаева, Валентин Сувальдо, Колюня 2, Назар Свириденко,
Владимир Нехаев, Мила-Людмила Запарова, Мила Васов

Красимир Георгиев
ИСТОРИЧЕСКО УРАВНЕНИЕ С ДВЕ НЕИЗВЕСТНИ

Един немец ми разказа за Втората световна война.
Опитах се да го разбера.

ИСТОРИЧЕСКОЕ УРАВНЕНИЕ С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ
(перевод с болгарского языка на русский язык: Владимир Игнатьевых)

Один немец рассказывал мне о Второй мировой войне.
Тщился я понять его.

ИСТОРИЧЕСКОЕ УРАВНЕНИЕ С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ
(перевод с болгарского языка на русский язык: Петр Голубков)

Один немец рассказал мне о Второй Большой войне.
Сделать вид я постарался, будто всё понятно мне.

ИСТОРИЧЕСКОЕ УРАВНЕНИЕ С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ
(перевод с болгарского языка на русский язык: Анатолий Жариков)

Один немец рассказывал мне о Второй мировой.
Если бы я что-нибудь понял из его рассказа.

ИСТОРИЧЕСКОЕ УРАВНЕНИЕ С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ
(перевод с болгарского языка на русский язык: Сергей Милевский)

О Второй мировой войне слушал немца рассказ Одного
И пытался понять его.

ИСТОРИЧЕСКОЕ УРАВНЕНИЕ С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ
(перевод с болгарского языка на русский язык: Ольга Ступенькова)

Рассказал мне как-то немец
Про Вторую мировую.
Я сказал ему: „Прости, друг,
Слов твоих не разбиру я!”

ИСТОРИЧЕСКОЕ УРАВНЕНИЕ С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ
(переводы с болгарского языка на русский язык: Светлана Лемаева)

1.
Слушал немца рассказ о Второй мировой.
Только я не согласен с легендой такой.

2.
Немец мне о войне рассказал как-то раз.
Слушал я и не понял нелепый рассказ.

3.
О войне мировой немец мне говорил.
Я не понял его, слушать не было сил.

4.
Слушал немца рассказ о прошедшей войне.
Как бы в суть ни вникал, не понять его мне.

5.
О Второй мировой ненавистной войне
Один немец при встрече рассказывал мне.
Долго слушал его и пытался понять,
Только версию эту не смог я принять.

ИСТОРИЧЕСКОЕ УРАВНЕНИЕ С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ
(перевод с болгарского языка на русский язык: Валентин Сувальдо)

Как-то немец о войне стал говорить.
Чтобы суть трагедий уяснить
Нужно б было вместе с ним там быть.

ИСТОРИЧЕСКОЕ УРАВНЕНИЕ С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ
(вольние интерпретации с болгарского языка на русский язык: Колюня 2)

1.
Язык войны выжжен известными числами.
Крик убитых не слышен за местными словами и смыслами.

2.
У птиц свобода вне границ. Парад убийц не мой:
Ведь бог войны – слепой, глухой, немой.

ИСТОРИЧЕСКОЕ УРАВНЕНИЕ С ДВУМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ (отголосок: Назар Свириденко)

Бог выше наших колоколен. Высоко.
Вот правда у кого.

ИСТОРИЧЕСКОЕ УРАВНЕНИЕ
(вольная интерпретация с болгарского языка на русский язык: Владимир Нехаев)

Мне один человек побежденной страны
говорил о войне,
что они проиграли
нам, платившим безмерной цены
жертвы,
раны,
руины,
печали.
Но ни звука раскаяния в словах!
Побежденный
со мной говорил
враг.
Сострадания свет в моем сердце потух:
„Извини!
я «нихт шпрехен зи дойче»,
друг”.

* (экспромт: Мила-Людмила Запарова)

Немца слушала — не понимала.
Денег. Власти ему — не хватало?

Немку слушала и понимала,
ей Защиты — Внимания — хватало!

Дома ведь за них — рабы «пахали»,
а они гуляли и. рожали.

Их Нацизм — а проще — Эгоизм
в мозг народа до глубин проник.

Жил народ надеждой — что Нацизм
в их стране построит. «Коммунизм»,

возомнив себя Сверх-человеками
так гордились качествами этими.

В мире мол — не люди. так. дерьмо
мы — превыше всех! нам — всё равно!

Победив весь мир в «пчелином улье»,
будут жить привольно — словно трутни.

ИСТОРИJСКА JЕДНАЧИНА СА ДВЕ НЕПОЗНАТЕ (перевод с болгарского языка на сербский язык: Мила Васов)

Један Немац ми је причао о Другом светском рату.
Трудио сам се да га разумем.

Уравнения с двумя переменными (неопределенные уравнения)

Разделы: Математика

Обращение автора к данной теме не является случайным. Уравнения с двумя переменными впервые встречаются в курсе 7-го класса. Одно уравнение с двумя переменными имеет бесконечное множество решений. Это наглядно демонстрирует график линейной функции, заданный в виде ax + by=c. В школьном курсе учащиеся изучают системы двух уравнений с двумя переменными. В результате из поля зрения учителя и, поэтому ученика, выпадает целый ряд задач, с ограниченными условиями на коэффициент уравнения, а также методы их решения.

Речь идет о решении уравнения с двумя неизвестными в целых или натуральных числах.

В школе натуральные и целые числа изучаются в 4-6-х классах. К моменту окончания школы не все ученики помнят различия между множествами этих чисел.

Однако задача типа “решить уравнение вида ax + by=c в целых числах” все чаще встречается на вступительных экзаменах в ВУЗы и в материалах ЕГЭ.

Решение неопределенных уравнений развивает логическое мышление, сообразительность, внимание анализировать.

Я предлагаю разработку нескольких уроков по данной теме. У меня нет однозначных рекомендаций по срокам проведения этих уроков. Отдельные элементы можно использовать и в 7-м классе (для сильного класса). Данные уроки можно взять за основу и разработать небольшой элективный курс по предпрофильной подготовке в 9-м классе. И, конечно, этот материал можно использовать в 10-11 классах для подготовки к экзаменам.

Цель урока:

повторение и обобщение знаний по теме “Уравнения первого и второго порядка”
• воспитание познавательного интереса к учебному предмету
• формирование умений анализировать, проводить обобщения, переносить знания в новую ситуацию

Урок 1.

Ход урока.

1) Орг. момент.

2) Актуализация опорных знаний.

Определение. Линейным уравнением с двумя переменными называется уравнение вида

mx + ny = k, где m, n, k – числа, x, y – переменные.

Определение. Решением уравнения с двумя переменными называется пара значений переменных, обращающая это уравнение в верное равенство.

Уравнения с двумя переменными, имеющими одни и те же решения, называются равносильными.

1. 5x+2y=12 (2)y = -2.5x+6

Данное уравнение может иметь сколько угодно решений. Для этого достаточно взять любое значение x и найти соответствующее ему значение y.

Пусть x = 2, y = -2.5•2+6 = 1

x = 4, y = -2.5•4+6 =- 4

Пары чисел (2;1); (4;-4) – решения уравнения (1).

Данное уравнение имеет бесконечно много решений.

3) Историческая справка

Неопределенные (диофантовы) уравнения – это уравнения, содержащие более одной переменной.

В III в. н.э. – Диофант Александрийский написал “Арифметику”, в которой расширил множество чисел до рациональных, ввел алгебраическую символику.

Так же Диофант рассмотрел проблемы решения неопределенных уравнений и им даны методы решения неопределенных уравнений второй и третьей степени.

4) Изучение нового материала.

Определение: Неоднородным диофантовым уравнением первого порядка с двумя неизвестными x, y называется уравнение вида mx + ny = k, где m, n, k, x, y Z k0

Если свободный член k в уравнении (1) не делится на наибольший общий делитель (НОД) чисел m и n, то уравнение (1) не имеет целых решений.

Пример: 34x – 17y = 3.

НОД (34; 17) = 17, 3 не делится нацело на 17, в целых числах решения нет.

Пусть k делится на НОД (m, n). Делением всех коэффициентов можно добиться, что m и n станут взаимно простыми.

Если m и n уравнения (1) взаимно простые числа, то это уравнение имеет по крайней мере одно решение.

Если коэффициенты m и n уравнения (1) являются взаимно простыми числами, то это уравнение имеет бесконечно много решений:

где (; ) – какое-либо решение уравнения (1), t Z

Определение. Однородным диофантовым уравнением первого порядка с двумя неизвестными x, y называется уравнение вида mx + ny = 0, где (2)

m, n, x, y Z

Если m и n – взаимно простые числа, то всякое решение уравнения (2) имеет вид

5) Домашнее задание. Решить уравнение в целых числах:

9x – 18y = 5

x + y= xy

Несколько детей собирали яблоки. Каждый мальчик собрал по 21 кг, а девочка по 15 кг. Всего они собрали 174 кг. Сколько мальчиков и сколько девочек собирали яблоки?

Замечание. На данном уроке не представлены примеры решения уравнений в целых числах. Поэтому домашнее задание дети решают исходя из утверждения 1 и подбором.

Урок 2.

1) Организационный момент

2) Проверка домашнего задания

5 не делится нацело на 9, в целых числах решений нет.

Методом подбора можно найти решение

3) Составим уравнение:

Пусть мальчиков x, x Z, а девочек у, y Z, то можно составить уравнение 21x + 15y = 174

Многие учащиеся, составив уравнение, не смогут его решить.

Ответ: мальчиков 4, девочек 6.

3) Изучение нового материала

Столкнувшись с трудностями при выполнении домашнего задания, учащиеся убедились в необходимости изучения их методов решений неопределенных уравнений. Рассмотрим некоторые из них.

I. Метод рассмотрения остатков от деления.

Пример. Решить уравнение в целых числах 3x – 4y = 1.

Левая часть уравнения делится на 3, следовательно, должна делиться и правая часть. Рассмотрим три случая.

1. Если y = 3m, m Z, то 4y + 1= 4•3m + 1 = 12m + 1 не делится на 3.
2. Если y = 3 m + 1, то 4y +1 = 4• (3m + 1)+1 = 12m + 5 не делится на 3.
3. Если y = 3 m + 2, то 4y +1 = 4• (3m + 2)+1 = 12m + 9 делится на 3, поэтому 3x = 12m + 9, следовательно, x = 4m + 3, а y = 3m + 2.

Ответ: где m Z.

Описанный метод удобно применять в случае, если числа m и n не малы, но зато разлагаются на простые сомножители.

Пример: Решить уравнения в целых числах.

Пусть y = 4n, тогда 16 — 7y = 16 – 7•4n = 16 – 28n = 4*(4-7n) делится на 4.

y = 4n+1, тогда 16 – 7y = 16 – 7• (4n + 1) = 16 – 28n – 7 = 9 – 28n не делится на 4.

y = 4n+2, тогда 16 – 7y = 16 – 7• (4n + 2) = 16 – 28n – 14 = 2 – 28n не делится на 4.

y = 4n+3, тогда 16 – 7y = 16 – 7• (4n + 3) = 16 – 28n – 21 = -5 – 28n не делится на 4.

Следовательно, y = 4n, тогда

4x = 16 – 7•4n = 16 – 28n, x = 4 – 7n

Ответ: , где n Z.

II. Неопределенные уравнения 2-ой степени

Сегодня на уроке мы лишь коснемся решения диофантовых уравнений второго порядка.

И из всех типов уравнений рассмотрим случай, когда можно применить формулу разности квадратов или другой способ разложения на множители.

Пример: Решить уравнение в целых числах.

13 – простое число, поэтому оно может быть разложено на множители лишь четырьмя способами: 13 = 13•1 = 1•13 = (-1)(-13) = (-13)(-1)

Рассмотрим эти случаи

а) =>

б) =>

в) =>

г) =>

4) Домашнее задание.

Примеры. Решить уравнение в целых числах:

а)

2x = 4	2x = 5	2x = 5
x = 2	x = 5/2	x = 5/2
y = 0	не подходит	не подходит
2x = -4	не подходит	не подходит
x = -2
y = 0

б)

в)

Итоги. Что значит решить уравнение в целых числах?

Какие методы решения неопределенных уравнений вы знаете?

Упражнения для тренировки.

1) Решите в целых числах.

а) 8x + 12y = 32	x = 1 + 3n, y = 2 — 2n, n Z
б) 7x + 5y = 29	x = 2 + 5n, y = 3 – 7n, n Z
в) 4x + 7y = 75	x = 3 + 7n, y = 9 – 4n, n Z
г) 9x – 2y = 1	x = 1 – 2m, y = 4 + 9m, m Z
д) 9x – 11y = 36	x = 4 + 11n, y = 9n, n Z
е) 7x – 4y = 29	x = 3 + 4n, y = -2 + 7n, n Z
ж) 19x – 5y = 119	x = 1 + 5p, y = -20 + 19p, p Z
з) 28x – 40y = 60	x = 45 + 10t, y = 30 + 7t, t Z

2) Найти целые неотрицательные решения уравнения:

3) Найти все пары целых чисел (x; y), удовлетворяющие следующим условиям

а) x + y = xy	(0;0), (2;2)
б)	(1;2), (5;2), (-1;-1), (-5;-2)

Число 3 можно разложить на множители:

a)

б)

в)

г)

в)	(11;12), (-11;-12), (-11;12), (11;-12)
г)	(24;23), (24;-23), (-24;-23), (-24;23)
д)	(48;0), (24;1), (24;-1)
е)	x = 3m; y = 2m, mZ
ж) y = 2x – 1	x = m: y = 2m – 1, m Z
з)	x = 2m; y = m; x = 2m; y = -m, m Z
и)	решений нет

4) Решить уравнения в целых числах

	(-3;-2), (-1;1), (0;4), (2;-2), (3;1), (5;4)
(x — 3)(xy + 5) = 5	(-2;3), (2;-5), (4;0)
(y + 1)(xy – 1)=3	(0;-4), (1;-2), (1;2)
	(-4;-1), (-2;1), (2;-1), (4;1)
	(-11;-12), (-11;12), (11;-12), (11;12)
	(-24;23), (-24;23), (24;-23), (24;23)

5) Решить уравнения в целых числах.

а)	(-1;0)
б)	(5;0)
в)	(2;-1)
г)	(2; -1)